Филип Фармер - Отвори, сестра моя

Из всех моих коротких повестей этой (после «Оседлавших пурпурных») я отдаю предпочтение. Странная повесть, она имеет любопытную историю. Вначале она была послана Джону Кэмпбелу, бывшему тогда редактором «Эстоудинга» (сейчас «Аналог»). Он отклонил её – с сообщением, что она вызвала у него тошноту – не потому, что это плохая история, а в связи с яркими биологическими деталями и предположениями. Он полагал, что читатели «Эстоудинга» будут реагировать так же, как и он.

Опечаленный, так как мне нравились редакторы «Эстоудинга», я разослал повесть, заранее оплатив ответ, по всем возможным пунктам сбыта. Я миновал Горация Голда, редактора «Гэлакси» и очень хорошего покупателя, так как знал, что издательский живот Горация был не крепче, чем у Джона. Это было мне известно из опыта. Джон считался ярым реакционером, а Гораций – ярым либералом. Конечно, оба были индивидуальностями, увиливающими от хватки любого, кто старался удержать их, пока к ним пришпиливают ярлык. В этом случае общей причиной отказа был страх перед реакцией их читателей.

Боб Миллис, редактор «Журнала фантазии и научной фантастики», тоже отбросил повесть. Она ему понравилась, но была слишком крепкой для его читателей. В это время Лео Маргулис планировал издание нового научно-фантастического журнала «Сателлит» и, услышав о «Брате моей сестры» – тогдашнее заглавие было «Открой мне, сестра», – сказал Бобу, что должен прочитать её. Он купил её, и повесть, переименованная в «Странное рождение», была уже а гранках и проиллюстрирована для первого выпуска. Но планы Лео провалились: «Сателлит» был аннулирован.

Боб Миллс, пока все это происходило, изменил свои намерения. Он вынужден был сделать это. Выплатив разницу между ценой, уплаченной Лео и им самим, он опубликовал повесть под первоначальным названием. Большинство читателей было шокровано меньше, чем предполагали редакторы. Это было в тысяча девятьсот шестидесятом году, когда многие запреты были сняты. Склад ума читательской массы изменился, появилось больше гибко мыслящих людей.

Не хочу сказать, что реакция редакторов, отвергших эту повесть, была просто реакцией на две главные проблемы в ней: странное общество планеты Марс и ещё более странный посетитель Марса – Марсия. Эта повесть имеет твердую научно-фантастическую основу, но повествует она об инертности землян, внеземных экзосистемах, сесксобиологических системах, структурах и религии.

Итак, когда эта история была написана, Гавайи ещё не были пятидесятым штатом, но это казалось вероятным.

Итак, воспроизводящая фаллическая система людей Марсии – это оригинальная концепция, так же как и оригинальна Джанеттая Растигнак в «Любовниках».

В то время, когда я писал две эти повести, я был в своей сексобиологической фазе. И она может наступить вновь – без шуток.

Подумайте только, фаза эта снизошла на меня на короткое время в шестидесятых, когда я писал романы «Образ зверя» и «Дувший».

Шестая ночь на Марсе.

Лейн плакал. Он громко всхлипывал, слезы сами бежали по щекам. Стукнув кулаком правой руки по ладони левой, так что кожу обожгло, он завыл от одиночества. Изрыгнув самые непристойные и богохульные ругательства из всех известных ему, он немного успокоился, вытер глаза, сделал большой глоток шотландского виски и почувствовал себя чуть лучше.

Он не стыдился того, что рыдает, как женщина. После всею, что случилось, слезы были благотворны. Он должен был растворить слезами царапающие душу камни; он был тростинкой на ветру, а не дубом, что, валясь, выворачивает свои корни.

Боль и тяжесть в груди ушли, и он, чувствуя себя почти утешенным, по расписанию включил передатчик и послал донесение на корабль, летящий по круговой орбите в пятистах восьми милях над Марсом. Лейн всегда был уверен, что люди должны занять достойное место во Вселенной. Он лег на койку и раскрыл единственную личную книгу, которую ему было разрешено взять с собой, – антологию шедевров земной поэзии. Он листал ее, перечитывая полюбившиеся стихи, смаковал их, как божественный нектар, снова и снова повторял знакомые строки.

Он так долго читал о любви, что почти забыл о своих проблемах. Наконец дремота сморила его, книга выпала из рук. Усилием воли он заставил себя подняться с кровати, опустился на колени и молился о том, чтобы его богохульства и отчаяние были поняты и прощены, а четверо его пропавших товарищей обрели покой и безопасность.

Проснулся он на рассвете от звона будильника, неохотно поднялся, наполнил водой чашку и опустил в нее нагревательную таблетку. Покончив с кофе, он услышал из динамика голос капитана Стронски и повернулся к передатчику.

– Кардиган Лейн? – Стронски говорил с едва заметным славянским акцентом. – Вы проснулись?

– Более или менее. Как у вас дела?

– Все было бы прекрасно, если бы не беспокойство обо всех вас, кто внизу.

– Понимаю вас. Какие будут распоряжения?

– Распоряжение одно, Лейн: вы должны отправиться на поиски. Иначе вы не сможете вернуться назад, к нам. Чтобы пилотировать взлетный модуль, нужны, как минимум, двое.

– Теоретически это сможет сделать и один человек, – заметил Лейн. – Но, как бы то ни было, приказ не подлежит обсуждению. Я отправляюсь сегодня же. Кстати, я отправился бы и без приказа.

Стронски хмыкнул и взревел, словно тюлень.

– Успех экспедиции важнее судьбы четырех человек! Теоретически, конечно. Но на вашем месте я поступил бы точно так же, хотя я и рад, что нахожусь на своем. Что ж, удачи вам, Лейн!

– Спасибо, – ответил Лейн. – Мне нужно нечто большее, нем просто удача. Мне нужна помощь Бога. Я надеюсь, что Он не оставит меня, хотя эта планета и выглядит позабытой Им.

Лейн посмотрел сквозь прозрачные двойные стены дома.

– Ветер здесь дует со скоростью примерно двадцати пяти миль в час. Пыль уже заносит следы вездеходов, и я должен успеть до того, как они исчезнут совсем. Чтобы пройти тридцать миль до того места, где обрываются следы, потребуется около двух дней. Еще два дня на то, чтобы осмотреть окрестности, и два дня на возвращение.