— И что здесь искали? Может, уже нашли что? — с подозрением спросил Моралес.
Бывшие гангстеры гордо молчали.
— Потерпите еще немного. Сейчас полиция прилетит, — издали крикнул Ахилл.
Профессор Моралес тоже отошел:
— Мародеры! Ну, где эта дырка?
— Да! Приключения, — бормотал Платон, бродя среди машин.
— Глядите! — послышался голос Дианы. — Я, кажется, еще что-то нашла, монитор какой-то.
В той стороне, оказывается, светился монитор, квадрат голубого света, будто сам по себе висящий в темноте.
— Ой, вижу, — раздавался ликующий голос. — Это телекамера, оказывается. Пирамиду внутри вижу.
Диану плотно окружали студенты-индейцы. Хуан Карлосович уже был среди них, пытался оттолкнуть Диану, но та не уступала.
— Захоронение нашли! — Профессор Кент, почти заблудившийся среди археологической техники, услышал это последним.
— Ну вот, Платон Сократович, — весело заговорила, повернувшись к нему, Диана, — а вы говорили, что мы ничего не найдем. Уже нашли. Все время вы говорите "нельзя", "трудно". Оказалось, ничего и не трудно, легко.
Он хотел немедленно возразить на такое нелепое замечание, но ничего не смог ответить. Не нашел ни единого слова.
— Ну, все! — наконец, смог заговорить он. — Теперь ты не только зачет заслужила. Можешь дипломную работу готовить. Со временем, это уж точно, доктором наук станешь.
— Кстати, моя зачетка до сих пор у вас, — заметила Диана.
— Такие погребальные камеры совсем не характерны для нашей культуры, — бормотал, наконец, приникший к монитору прибора Хуан Карлосович. — До этих секунд так считалось.
Он вращал ручки и виньеры этого непонятного прибора. Камера вращалась внутри пирамиды.
— Железки какие-то видны, — заметил стоящий у него за спиной Конг.
— Ничего, — все бормотал Моралес. — Когда-нибудь доберемся… Залезем внутрь и все увидим вплотную. Разглядим. Просекаю, что это великое открытие. Грандиозное! Волосы на голове шевелятся.
— Я тоже это чувствую, — спокойно заметил Конг. — Только я носом чувствую. А волос у меня на голове нет совсем.
Здесь, в лесу, стало светлее. Индейцы зажигали прожекторы и фары везде, где их находили.
— Вот он где, вход! — раздалось восклицание Дианы уже где-то в стороне. — В пирамиду! Раскопали уже.
— Молодцы какие, — слышался голос Ахилла.
Оказалось, что рядом лежала гора свежевыкопанной земли, из-за нее доносились эти голоса.
— Ну, куда, куда напираете! — уже кричал, громко возмущался Ахилл. — Профессоров наших пропустите вперед. Платон Сократович, Хуан Карлосович, идите открытие делать!
Оба профессора увидели перед собой большую черную яму. Внутри нее под ногами ощущались каменные ступени, оказавшиеся гигантскими, будто созданными для великанов. Они свободно умещались на каждой из них вдвоем. Шли рядом, вместе освещая пространство перед собой. Свет их фонарей уперся в гигантскую дверь из непонятного еще из-за налипшей земли материала. На ней, из-под этой наспех очищенной земли, виднелось изображение божества Ицамна с открытым ртом. Дверь была полуотворена, оставалась просторная черная щель.
Платон не мог бы сказать, что испытывает сейчас. В голове клокотало что-то непонятное, холодное, будто кипящий газ.
— Погребальная камера. — Услышал он слова Моралеса. — Почему-то не похоже — такое у меня чувство, так мне кажется. Может, это не захоронение, а покинутый храм?
Теперь они были внутри, остановились, осветив маленький пятачок вокруг себя. Каким-то образом вовне этого света ощущалось гигантское пространство.
— Нет. И не храм тоже. — Голос Хуана Карлосовича двинулся вперед, блуждал где-то в темноте.
Сделавший один шаг вперед Платон наткнулся на что-то жесткое. Гулко зазвенело нечто металлическое, какой-то полый металл. Платон вплотную осветил железное (нет, медное!) лицо с черными провалами глазниц, корпус… Это было что-то вроде статуи воина в кирасе из почерневшей меди.
"Робот"! — понял он, наконец. Неимоверно архаичный и старый. Оказалось, их было много: рядами (еще непонятно, сколько их, рядов) стояли они здесь, будто воины, охраняющие вход. Неподвижные, недействующие. Наверняка, механизмы внутри них давно рассыпались.
— Здоровенные какие! — Платон вздрогнул, услышав за спиной голос. Оказывается, появились Диана и Титаныч.
Титаныч, совсем маленький рядом с древними гигантами, осматривал ближайшего, гулко хлопал его по животу железной ладонью.
— Старая работа, — с уважением произнес он.
Света становилось все больше. Постепенно сюда спускались люди с фонарями и факелами.
— Здесь какие-то машины. Смотрите, шар каменный, — раздавался голос вездесущей Дианы. Ее фонарик уже мелькал где-то в стороне. — Это глобус! Только вроде и не Земля это у них.
— Утварь руками не трогать! — громко кричал Хуан Карлосович. — Ничего здесь не трогать! — И дальше что-то на своем клокочущем языке.
Стало шумно и почти светло. Некоторые голоса звучали вообще издалека, обозначая совсем неожиданную величину этого непонятного подземелья.
— В легендах говорилось, что предки — небесные исполины, спускались с неба в огненных лодках, — слышался голос профессора Моралеса.
— Ясен пень, космический корабль. — Это уже голос Конга. — Вот и рубильник старинный.
— Не трогайте ничего! — крикнул Хуан Карлосович.
Платон усмехнулся — профессора Моралеса разыграли неожиданно легко. Конг блеснул внезапным для него остроумием. Что-то отпустило внутри. Стало легко и неуместно весело, будто он не находился сейчас здесь, в древнем храме, на пороге великих открытий.
— Все здесь каменное, в таких узорах замороченных, — доносился голос Дианы, потом почему-то умолк. — Платон Сократович, — Раздался, наконец, снова, — вы какой-то артефакт искали. Может вот этот?
Платон держал в руках знакомый портсигар — точную копию того, из банка. Такой же, похожий на слиток, только теперь уже не золота, а непонятно какого серебристого металла. И вес у этого оказался другим, полегче. На крышке была такая же радуга из камешков, наверное, из разноцветных сапфиров, как он только сейчас понял.
Оказалось, что этот портсигар наполнен чем-то неожиданным — это было нечто вроде красно-коричневого желе в золотых прожилках или, может быть, густого видимого газа. Какой-то коллоид цвета свежего финика. Прожилки, или, скорее, золотые нити, шевелились в нем, будто живые. Платон осторожно поднес к нему палец, ожидая какого-то необычного ощущения. Но не ощутил ничего. Вокруг него исчезло все, кроме мерцающего фона с шевелящимися в нем живыми золотыми нитями.
