Петя Самойлов и Ки опять где-то пролетели над нами и высыпали очередную дозу снотворного. Чтобы нас подбодрить, кто-то на одном из катеров рассказывал, как в прошлом году он сам очутился чуть ли не в худшем положении во время экспедиции в Антарктику. Приемник все время делал паузы, и мы так и не узнали, что же случилось с этим парнем в Антарктике. Несколько раз прорывался голос Лагранжа. Из обрывков его фраз можно было понять, что впереди нас ждет какая-то новая опасность.
— Наверное, он имеет в виду рифы, — сказал Костя. — Только я учел эти самые «Черепашьи камни», они остались северо-западнее, не то бы мы давно уже налетели на них. Мне, по правде говоря, не хочется иметь сейчас дело с рифами.
Костя, сосредоточенно молчавший последние несколько минут, неожиданно разговорился. Молчаливое напряжение, чувство ответственности давили его, ему надо было как-то подбодрить себя, перейти на другой ритм, и он стал говорить, говорить без умолку.
— Держись! Хорошо! Молодец старый конь! (Это в адрес «Мустанга».) Но, но, веселей поднимайся в гору. Они совсем отстали. Сейчас положу право на борт! Нет, еще рановато. Крайний слеза так и ждет, чтобы броситься в атаку. Только попробуй…
Великий Кальмар и вся нечисть глубин! — неожиданно выругался Костя. — Кто это выключил гидрофон? Неужели я сам? То-то, чувствую, чего-то не хватает. Как там Протей? Протей! Жив, дружище?
В тот же миг Протей ответил:
— Впереди «твердая смерть»!
Мы поднялись на гребень, и через экран локатора протянулась сверкающая полоса и тут же погасла: мы скатывались в «долину».
Лот показывал тридцать метров.
Как далекий гром рокотал прибой.
Костя посмотрел на меня. В глазах его мелькнула растерянность. То же самое он, наверное, увидел и в моем взгляде, и к нему вернулась прежняя сосредоточенность. Суставы его пальцев, сжимающие штурвальное колесо, побелели. Он не изменил курса, а вел «Мустанг» прямо на рифы. Я протянул руки, чтобы повернуть колесо.
— Оставь… Только так. Единственный выход!.. Пройдем на гребне…
Костя стал сбавлять обороты двигателей. И скоро я заметил, что мы держимся на гребне водяной гряды, летевшей к рифам. Волна мелководья стала расти, катер высоко задрал нос, мы уже не видели бушующей пены на рифе, только грохот сотрясал весь «Мустанг» и все наши внутренности.
Заскрежетало по днищу. Катер развернулся лагом, то есть боком к волне, затем его стало вращать вдоль продольной оси, ударился прозрачным куполом о скалу, и наступила тишина.
После скачки и судорожных прыжков «Мустанг» будто переминался с ноги на ногу. Я открыл глаза, стараясь понять, что произошло.
Низко, над прозрачным куполом кабины пролетали синеватые клочья туч. Ухали и шипели волны, омывая мою гудящую голову, и бежали по лицу, шее, стекая за воротник рубашки.
— Наконец-то ожил, — услышал я знакомый голос.
Повернув голову, я увидел Костю с термосом в руке. Тоненькая струйка стекала из блестящего изогнутого носика термоса мне на голову. Ледяная вода приятно обжигала кожу.
— Вот и все, — Костя заглянул в термос и бросил его в сторону.
— Что все? — спросил я чужим голосом. — Вода кончилась?
— И вода, и ты, наконец, открыл глаза. Ох, и повозился я с тобой. Сидишь, блаженно улыбаешься и мычишь, как глухонемая сирена. Должен признаться, что ты дьявольски напугал меня. Почище Джека. Почему ты не пристегнулся ремнем?
— Сам-то пристегнулся?
— Я — другое дело. У меня есть опыт кораблекрушений.
— Это с яхтой?
— Хотя бы.
— Но и я ведь тоже там был!
— Мало находиться. Я говорю об опыте. Вот и сейчас, какой ты извлек опыт? Боюсь, что никакого, — Костя ощупал меня взглядом и спросил голосом капитана из пиратского романа: — Проверь, цел ли корпус, шпангоуты, рангоут.
— Рангоут? Ничего не соображаю!
— Я имею в виду исключительно твою особу. Ну, целы руки, ноги и не болит ли в грудной клетке, в животе?
— Как будто нет. Вот только слегка голова.
Костя засветился в улыбке.
— Как мне пригодился опыт «бегущего по волнам»?! Помнишь, как я катался на доске? На Гавайях прибой повыше! Ты заметил, как ловко, прямо-таки изящно, я взял этот барьерчик?
— Ничего себе изящно, — я нащупал на голове шишку с кулак величиной.
Не обратив на мой жест никакого внимания, Костя продолжал хвастаться:
— И я не удивляюсь, что так все ловко получилось. Вот что значит сбалансированность рефлекторной деятельности!
— У кого?
— Не догадываешься?
Наверно, я и в самом деле здорово ударился головой, потому что только после этих слов вспомнил о Тави и Протее, и мне по-настоящему стало плохо. Прошиб пот, и закружилась голова. Я показал глазами на корму.
— Все в порядке, хотя им досталось несравненно больше, чем тебе, — успокоил Костя. — Я раскрыл створки их каюты еще до того, как нас первый раз ударило о коралловый кустик. Я видел, как они ушли в море. Связь же с ними прервана. Наш переводчик молчит, и вообще все молчит! — Костя захохотал и шлепнул рукой по приборам.
Наверное, на моем лице до того выразительно отразилась мелькнувшая было мысль, что Костя, подмигнув, сказал:
— Не бойся, у меня все в порядке. А то, что я несколько возбужден, то это вполне объяснимо. Неужели ты сам не доволен, что все так здорово получилось? Черный Джек остался с носом. Мы вблизи настоящей земли или около нее — видишь, темнеют пальмы? Стекло все в трещинах, ты посмотри вот сюда, пониже. Видишь? Мы надежно укрылись за барьерным рифом. Минут через тридцать подойдут сюда ребята. Надо покопаться в электронике. Помнишь, когда-то мы с тобой собирали неплохие транзисторы? — Он посмотрел на меня как заговорщик. — Неплохо было бы вообще потерять на время все средства связи. Только ребят жалко, начнут поиски во всемирном масштабе. Соберется флот Индийского и Тихого океанов, налетят аэропланы, не считая нашей «Колымаги». В наше время трудно потеряться. Хотя… У меня возникла одна гениальная мысль. Но пока это тайна.
С помощью аварийного устройства мы еле убрали кабину, правда, не полностью, все же теперь можно было выбраться из катера, подойти к берегу и бросить якорь. Я прыгнул на землю, а Костя копался еще минут двадцать в чреве «Мустанга», все время насвистывая бравурный марш из «Веселых креветок». Под звуки этого же марша он вылез из люка и, продолжая насвистывать, стал рассматривать низкий берег с редкими, торчавшими вкривь и вкось пальмами. За узкой полосой суши синела подернутая рябью лагуна. Не поворачивая головы, Костя сказал:
— Мне все больше нравится это тихое местечко. Ты знаешь, — сказал он вдруг подозрительно скорбным тоном, — мне таки не удалось наладить двигатель: замыкание в сети. Передатчик тоже поработает еще немного, и все. — Последовал глубокий вздох и приказание в виде просьбы: — Не мог бы ты сказать пару слов в эфир насчет нашего «бедственного» положения? Денек-другой мы провозимся с машиной. Скажи, что «Мустанг» сейчас похож на жестянку, набитую хламом. Или лучше помолчи об этом, а не то еще высадят парашютные десанты.
