Женька провела по лицу Фуняева ладонью, нежно и ласково, закрыв ему глаза. Рядом вздохнула бабка Оладья:
- Если беда, так кругом беда! Куда мы теперь?
- А куда теперь? - горько развел руками Ползунков. - Теперь только домой. Живым можно шляться где угодно, по всему свету, а вот им, - он указал на Колупаева и Фуняева, -им обязательно домой надо. Жить можно где угодно, умирать надо на Родине.
- Что-то я сомневаюсь, что нас после всего отсюда живыми выпустят, произнес задумчиво мэр.
- От сумы, как от тюрьмы... - махнул Стоеросов. - Пускай попробуют. Нам теперь действительно терять нечего...
Глава четырнадцатая
Впереди - Громилин, сзади - смерть. "Эти люди числятся за
Россией." "Не делай этого, Блудилин!" Общее дело. Бедные люди
великий народ.
А что им было терять?
Пошли они в ту сторону, откуда пришли. Несли с собой не мешки с заморским золотом, несли на самодельных носилках товарищей своих горемычных.
А впереди - Громилин, а сзади смерть нависла на верблюдах верхом, опомнившись, догоняет черная смертушка...
Только-только они на горочку поднялись, вот он - Громилин. Ждет. Во всей своей неотразимой суровости ждет. Не для прощения ожидает.
Замялись путешественники. Вперед - боязно и стыдно, назад - еще хуже. Спинами стволы чувствовали, стволы, готовые разорвать тела свинцом. Их худые, беззащитные тела...
И раздался голос Громилина:
- Только попробуй, выстрели, макака! Я из тебя самого решето сделаю! Вы меня знаете! Эти люди за Россией числятся! Перед ней им ответ держать...
Завертелась верблюжья конница, старший прокричал:
- Мы не будем стрелять, Громилин! Сейчас не будем. Но ты их не получишь. Мы ночью пустили ток по проволоке на своей стороне границы. Мы подождем до темноты, а ночью мы с ними разберемся... мы подождем. Я терпеливый, Громилин. Хотят уйти? Пусть идут!
В это время раздался вопль бабки Оладьи:
- Васькааа! Блудилиииин! Не делай этого! Вернись!
Все обернулись и увидели, что Блудилин мчится к проволоке, по которой пустили ток. Он добежал и собрался помочиться на нее, словно на забор в родной деревне. Он, казалось, не слышал, что ему кричат. Глаза у него стали невозможно шалыми. Он проорал в сторону верблюдов и всадников:
- Не пройдем, говоришь?! Иди, пиписьками померяемся! Боисси?! Ну, тогда передай своим бабам, что ты видел у Блудилина! Я пошеоооол!...
Раздался страшный треск, полетели во все стороны искры, жутко запахло, разлетелись, взрываясь, фарфоровые предохранители...
Громилин орал:
- Чего стоите, бараны?! Бегом! Он же вам дорогу освободил!
И они побежали. Только бабка Оладья замешкалась у того места, где мгновение назад стоял Васька Блудилин. Она аккуратно замела ладошками в платочек горстку пепла пополам с рыжим песком, аккуратно завязала платочек, перекрестилась и пошла через проволоку. И тут раздался выстрел. Бабка споткнулась, протянула платочек дочери:
- Подержи, доча. Устала я что-то... - сказала она, оседая.
И присела она на вечный отдых. Майор хотел помочь ей подняться, но увидел кровь и неживое уже лицо.
- Ах, сукииии! - проревел он, хватаясь за пулемет. - В спину, сволочи?!!!
И майор затрясся в пулеметной отдаче, словно в рыдании.
Он стрелял, и лента выплевывала пустые гильзы, выбрасывая из седел всадников на сопредельной стороне.
В ужасе метались они, не находя спасения... Лента выбросила последние патроны, давно уже никого в живых не осталось из соседних пограничников, а майор все нажимал и нажимал гашетку...
Потом он долго сидел около бабки Оладьи. К нему боялись подойти...
- Товарищ майор, какие будут приказания? - решил спросить кто-то из пограничников, тронув его за плечо. - Что будем делать с нарушителями?
- У нас одно общее дело с ними осталось - мертвых похоронить. НАШИХ мертвых, - строго сказал майор. - А потом мне вместе с ними ответ держать. Им - за свои грехи, мне - за свои... Неси, сержант, лопаты...
Похоронили их на горке: Очень Ветхого Колупаева. Соблазнителя Фуняева. Местного Дон Жуана Ваську Блудилина. Добрую бабку Оладью - мать человеческую.
И помянули их, как на Руси полагается. Выпили водки. И помолчали. Кто-то, не стесняясь, плакал.
- Какие же мы бедные люди... - тихо сказала, ни к кому не обращаясь, Маруся.
И ответил ей майор Громилин:
- Люди мы, может, и бедные, только народ мы все равно - Великий!
И ждали они рассвета...
