Ольга Чигиринская - Мятежный дом

– Ну как? – спросила Баккарин.

– Как будто мусор в глазу, – честно признался Дик, усиленно моргая.

В контактные линзы были вправлены камешки, бросавшие то красноватые, то синеватые отблески: три в одном глазу, четыре в другом.

– Болит? – забеспокоилась Баккарин, поднимая его лицо.

– Нет. Просто… вид идиотский.

– Скажи спасибо, что мой до чертиков творческий муж не придумал, как приспособить тебе геройский огонь над головой. Что ж, мой храбрый хакобия, если ты готов – вперед.

Карнавальный костюм состоял из синей туники и широкого пояса, на пряжке которого красовался дракон, кусающий себя за хвост. Все это дополнялось варварской роскошью браслетов и ожерелий, на фоне которых почти терялись браслеты силового тэссэна.

К костюму никаких штанов не прилагалось, но туника спускалась ниже колена, а высокие мягкие сапожки закрывали всю голень. Рукава отсутствовали, но от золотой вышивки вся часть выше пояса стояла коробом. Дик хотел надеть под нее трико с длинными рукавами, но Баккарин возразила:

– Тебе есть что показать, а будешь прятать – не поймут, – и он надел безрукавку. Руки тоже натерли пигментом и расписали ярко-синими узорами. Чтобы скрыть шрамы, пришлось стрельнуть у Миры чулок и сделать из него отдельный рукав.

Пока они не вышли из "Горячего поля", он казался себе разукрашенным, как рождественская елка – но когда Баккарин с командой прибыла на общий сбор в сквере между Третьим и Четвертым кольцами, пришлось признать, что по сравнению с девицами и мальчиками из других домов они выглядят почти тускло.

Когда выступления начались, Дик понял, в чем тут штука. Молодежь выступала первой. Ветераны "страны цветов" завершали концерт. Чтобы остаться в памяти зрителя, начинающие одевались как можно ярче и танцевали смело, даже провокационно. Дик не раз наблюдал репетиции Баккарин и трех ее девушек, и знал, что по сравнению с этими танцами их выступление будет более чем скромным. Почему-то он даже волновался за них – как будто это имело значение.

Но ближе к финалу концерта танцы становились все медленней и изящней, песни – все более лиричными и спокойными, и Дик понял, что Баккарин все сделала правильно, что она на своем месте. Он наблюдал теперь за садом, где собрались зрители.

Отыгравшие свою часть девушки уже спустились туда и беседовали с гостями. Дик увидел двух братьев Ройе – рыжеволосые великаны выделялись в любой толпе. Поискал глазами Нуарэ – и обнаружил того беседующим с темнокожей и светловолосой женщиной, которая сняла свою маску и нервно похлопываюла ею по бедру.

У женщины было лицо Вавилонской Блудницы, стоящей в саду "Горячего поля".

– Идем, наша очередь, – Мира дернула его за рукав. Как хакобия, Дик должен был внести на сцену инструменты: джитар для Баккарин и цимбалы для Миры. Сделав свою работу, он занял позицию справа от Баккарин и чуть позади, привстал на одно колено, взял барабанчик наизготовку.

Он смотрел на Баккарин – а потом туда, куда _не_ смотрела, настраивая джитар, она. Там к высокой женщине с лицом Вавилонской Блудницы присоединился долговязый мальчик. Красивый и похожий на Сэйкити.

Дик не успел отвести глаза и заметил, что женщина указывает юноше прямо на него.

– Не отвлекайся, – прошипела Мира. Баккарин надела на пальцы костяные плектры и показала, что готова. Роза и Лин вышли вперед для танца.

С первыми тактами музыки Дик ударил в барабанчик, девушки взмахнули рукавами и пошли по "цветочной дорожке" навстречу друг другу, то слегка подпрыгивая, то вскидывая ноги, как феи в лунном луче. Дик старался не отвлекаться на них – даже простейший ритмический рисунок, которому его научили, требовал полного сосредоточения.

Баккарин запела:

Вот здесь нужна была ударная дробь, которую Дик так часто проваливал, что удивился сейчас, когда получилось.

Голос Баккарин, далеко не такой изумительный, как у Бет, набрал силу и покатился волной на слушателей:

Пальцы Баккарин жили отдельной жизнью – полной страсти, которая придавала движениям силу и точность, превосходящую все, что могут дать дисциплина, мастерство и расчет. Дику это ощущение было знакомо. Ох, как знакомо!

Баккарин была настоящей, большой артисткой. Бет, при всех ее данных, до Баккарин надо было расти и расти – она рассыпала свой талант щедро и бестолково, словно разбрасывала горстями драгоценные камни. Баккарин же владела одной-единственной драгоценностью, которую она заботливо шлифовала и умела преподнести в самом выгодном свете. Голос Бет искрился как бриллиант, голос Баккарин был подобен яшме с ее внутренним, скрытым богатством оттенков, лишенным блеска, но полнымя тепла.

Дик задумался о своем, чуть соскочил с ритма – но таких умелых исполнительниц как Баккарин и Мира, к счастью, сбить не мог. Получив от Миры гневный взгляд, он поправился, а зрители, кажется, и вовсе ничего не заметили.

Странной была реакция людей, когда песня смолкла, а танцовщицы присоединились к музыкантам в поклоне. Люди явно жали чего-то, и лишь когда высокая женщина несколько раз хлопнула в ладоши, сад позволил себе разразиться аплодисментами.

– Выйдем отсюда – прибью, – прошептала Мира, ущипнув Дика за кисть руки.

Это еще надо выйти, подумал Дик. А когда ты выйдешь, тебе будет не до меня. Ты будешь рада, что вообще ноги унесла.

Они спустились со сцены, уступая место следующей группе – как раз подруге Баккарин из "Запретного сада".

– Ран, – сказала Баккарин. – Принеси подарок.

Юноша притащил из-за сцены перевязанный лентами контейнер с полудоспехом Огаты. Это чудо весило двадцать пять килограмм – жестоко заставлять хрупкую женщину (ну ладно, не такую уж хрупкую – но все же…) таскать четверть центнера, на то и есть хакобия. Дик поднес контейнер сыну Огаты и подал на вытянутой руке.