– Поставь, – тихо сказал подросток. – И убирайся.
Про такие глаза говорят "если бы взгляды могли убивать…" Дик опустил контейнер, поклонился мальчику – и отошел в сторону.
– Анибале, – Баккарин как-то несмело протянула руку и коснулась плеча своего сына. Парень был выше матери на голову, а Дика – так и на все полторы.
– Сударыня, – хрипловато сказал парнишка и слегка поклонился.
– Ты и дальше намерен здесь торчать? – раздался голос за спиной Дика. – Это уже переходит границы бесстыдства, боя. Достаточно того, что ты пришел сюда. Не мешай матери беседовать с сыном.
Дик медленно повернулся. Чего-то в этом духе он и ждал. Только не думал, что первым задираться начнет Дормье.
Поправка: Дормье и в голову не пришло, что он задирается. Это был просто ежегодный аттракцион: почеши язык о Баккарин и ее любовника.
– Разве это я, – спросил Дик, – мешал им видеться в течение года?
Дальнейшее напоминало взрыв импульсной гранаты: вспышки нет, взрыва нет, но во все стороны пошла ударная волна. Вроде ничего и не происходило – но как-то все чуть ли не разом начали менять свою диспозицию и подтягиваться поближе, чтобы не пропустить ничего из разговора. Исключение составили только Баккарин – и женщина с лицом Вавилонской блудницы, глава дома, Джемма Син Огата.
– Оно разговаривает, – вслух изумился Дормье.
– Я человек, – негромко сказал Дик. – Отчего бы мне не разговаривать?
– Так Баккарин пригрела тебя за то, что ты умеешь работать языком? А сколько стоят твои услуги?
– Вас на это не хватит.
Дормье хотел сказать что-то еще, но тут у него на плече повисла Мира, на бегу успевшая цапнуть с какого-то подноса два бокала с вином.
– Господин Дормье, как мы давно не виделись, – девушка ткнула бокал ему в руки. – Зачем вам этот замухрышка? Неужели мы вам совсем-совсем разонравились?
– Нет, моя прелесть, – Дормье взял бокал и приобнял девушку за талию. – Но ваш предыдущий хакобия нравился мне больше. Он был красивее и умел себя вести.
– С Тигром случилось несчастье, господин Дормье, – Мира надула губки. – Пьяный дурак полоснул его ножом по лицу.
– И что, ему не хватает на пластику? Или… у вас же есть шикарный татуировщик! Он так заделает этот шрам, что будет еще лучше, чем прежде!
– Тигр боится Сэйкити, – доверительно сказала Мира.
– И правильно делает, – Дормье засмеялся, отвернувшись от Дика, словно бы потеряв к нему интерес. Юноша поймал взгляд Максима Ройе, и понял, что опять нужно обернуться.
– Первый раз в таком блестящем обществе? – дружелюбно поинтересовался у него темнокожий синоби с белыми волосами.
Дик усилием воли подавил приступ тошноты, но с выступившим на лбу потом ничего сделать не смог.
– Н-не знаю, с чем сравнить, – выдавил из себя он. – Вообще-то… случалось бывать и в компаниях похуже.
– Вы неважно выглядите, – все так же дружелюбно заметил синоби. – Сэйкити, наверное, совсем вас замучил. Он такой.
– Откуда вам знать, какой он? – огрызнулся Дик.
– Тоже довелось позировать. Худший отпуск в моей жизни. Многие находят, что я очень похож на отца. Пока я позировал, успел проклясть это сходство. Как продвигается работа?
– Ну… – первый приступ паники прошел, стало легче. – Он доводит сейчас трехмерную модель… Я ему, в общем, больше не нужен.
– Зря вы так думаете. Он перфекционист. Пока он не ощутит, что ничего уже больше не может сделать со статуей – он будет продолжать работу, а значит – и мучить свою модель. Если модель не убежит как можно скорее. Ринальдо Огата, – синоби протянул руку. – Мы ведь раньше встречались однажды, в лавке торговца антиквариатом. Вы были там с его дочерью. Вы вместе работаете, верно?
– Да, – согласился Дик. Руку он синоби пожимать не стал, но тот каким-то образом сумел увлечь его на одну из боковых дорожек, к накрытому столу.
– Очаровательная девушка, – сказал Ринальдо Огата. – Жаль, что ей пришлось зарабатывать таким ремеслом.
– Каким "таким"? – Дик обрадовался поводу выплеснуть раздражение и чуть не брякнул "оно же у вас считается ничем не хуже прочих", но успел переформулировать: – Чем оно хуже других?
– Вам лучше знать, – Огата подцепил с блюдца тонкую деревянную спицу, унизанную какими-то розовыми ломтиками. – Филе "снежного краба", рекомендую. Ах, да вы, кажется, были экологом до того, как… переменили род занятий. Так что вам это не в новинку. Попробуйте-ка лучше ли-чи.
Дик последовал его совету и нашел этот странный фрукт – или ягоду? Или вообще цветок? – превосходным.
– Все-то вы знаете, – сказал он, проглотив ароматную сочную мякоть.
– Работа такая. А впрочем, сейчас я в отпуске.
– У вас бывают отпуска?
– Ну почему никто не верит, что синоби может просто поехать отдохнуть, встретить Сэцубун там, где его умеют праздновать по-настоящему, поплескаться в горячих источниках? Д а и какой шпионаж может быть в кругу семьи?
– Это… – Дик угостился еще одним ли-чи, – смотря какая семья.
Он посмотрел через плечо Огаты в ту сторону, где Баккарин разговаривала о чем-то с госпожой Джеммой. Точнее, госпожа Джемма что-то говорила, а Баккарин внимала, опустив голову, в позе униженной покорности.
– Тоже верно, – согласился Рин. – Кстати, как вам наша семья?
– Да что я могу знать ? – Дик прицелился спицей и наколол на нее клубничку. – Я же просто хакобия. Подай-принеси.
– Вам поверят так же, как вы поверили мне, что я в отпуске.
– Мне-то что.
– Подумайте, чем это может для вас обернуться.
– Меня вышибут отсюда? Тогда я, пока здесь, вдарю вон по той зеленой штуке. Как она называется?
– Киви, – снова улыбнулся Огата-средний. – И вас отсюда не вышибут. Вас, скорее всего, просто убьют. Как последнего любовника Баккарин.
– Значит, надо вдарить и по ли-чи, – рассудил Дик, прихватывая сразу три палочки.
– А говорите, что обычный хакобия. Обычный хакобия был бы, самое меньшее, удивлен таким поворотом. Или вас так часто пытаются убить?
– Ли-чи я ем реже, – подумав, сказал Дик.
Он не мог придумать, как отделаться от этого чересчур (хотя для его профессии, наверное, в самый раз) сообразительного типа, а тут еще в опасной близости замаячила грузная фигура полковника Ольгерта, и Дик предпочел не трогаться с места, а передвинуться так, чтобы Рин Огата заслонял его от полковника.
– Вы не ответили на мой вопрос: как вам наша семья?
– В жизни бы не подумал, что это может называться семьей, – Дик посмотрел в другую сторону и увидел, что Баккарин прощается с сыном у входа в зал.
– Весенним девицам запрещено входить во дворец, – прокомментировал Рин. – Традиция.
– Дайте я угадаю. Чтобы гости не перепутали настоящих дам с… э-э-э… приглашенными?
