— Так скажи! — умоляюще воскликнул Туан.
— То есть она вообще сидеть не сможет.
Туан медленно покраснел, но тут же побледнел и задрожал от возмущения:
— Что ты… о чем это ты?!
Голос его звучал надтреснуто и грозно. Он поднял сжатую в кулак руку.
Род непонимающе нахмурился.
— Да выпороть ее надо хорошенько. Отшлепать так, чтобы она до следующего воскресенья только стоять могла. А как иначе?
Кулак Туана медленно опустился, он снова залился краской.
— О… — смущенно проговорил он и отвел взгляд. — Верно. Это было бы неплохо.
— Либо это, либо она погибнет.
Туан кивнул, собрался с силами, развернулся к королевскому шатру, минуту помедлил, потом расправил плечи.
— Так я и сделаю, — решительно заявил он. — А ты прости меня, дружище Гэллоугласс, за мой гнев. Просто… на миг мне показалось, что ты разумеешь… что-то другое.
Он вдохнул поглубже и поспешно зашагал к шатру.
У входа Туан остановился, кивнул стражникам и вошел.
Род изумленно улыбнулся:
— А я-то думал, что я тут один грешу задними мыслями!
Он крякнул, покачал головой и направился к походным кострам ведьм, по пути размышляя о том, что годы, проведенные Туаном в Доме Кловиса, кое-чему научили молодого дворянина.
Из темноты неожиданно материализовалась (в буквальном смысле) Гвендилон. Она смущенно улыбалась:
— О чем задумались, милорд?
Род усмехнулся, обнял ее за талию, прижал к себе. И их губы слились в долгом влажном поцелуе.
— Милорд! — воскликнула она, мило покраснев и поправляя растрепавшиеся волосы.
Ночной ветерок донес до них резкий, хлещущий звук, визг и вскрик.
Стражники у шатра вытянулись по струнке и кинулись ко входу. Один из них был готов распахнуть полотнище, но второй схватил его за руку:
— Вашему величеству нужна наша помощь?
— Не смейте входить! — ответил им испуганный крик. — Если вам дорога жизнь, не вздумайте войти!
Стражники обменялись недоуменными взглядами, пожали плечами и вернулись на пост, продолжая, впрочем, время от времени нервно оглядываться через плечо.
Крики стали приглушенными, затем сменились рыданиями. Хлещущие звуки утихли.
А потом и вообще наступила тишина.
Род опустил глаза и посмотрел на Гвен.
— Что это ты усмехаешься?
Она кокетливо, искоса глянула на него:
— Я же говорила вам, милорд, что могу прочесть не только ваши мысли.
— О?
— Да. И там, в шатре, мысли сейчас просто-таки дивные…
В шатре погас свет.
Гвендилон негромко рассмеялась и отвернулась.
— Пойдемте, милорд. Дальше слушать неприлично. Пойдемте. Вам нынче надо лечь пораньше.
— Проснись, Род Гэллоугласс!
Кто-то тряс его за плечо.
Род заворчал и с трудом открыл глаза:
— Какого черта? Что тебе…
Он умолк. Перед ним стоял Бром О’Берин.
— Это я, — на всякий случай уточил Бром. — А теперь одевайся и иди за мной.
— Между прочим, в ночь перед сражением у меня нет привычки спать раздетым, — проворчал Род и осторожно приподнялся, стараясь не разбудить Гвендилон.
При взгляде на нее его лицо смягчилось. Он легко коснулся губами ее щеки. Она пошевелилась, что-то пробормотала во сне и улыбнулась.
Род встал. Бром уже отошел в сторону и настойчиво манил его за собой.
— Ну, говори, что стряслось? — рявкнул Род, догнав карлика.
— Помолчи, — огрызнулся Бром и молчал, покуда они не взобрались на холм над лагерем.
Здесь он резко развернулся к Роду и сурово проговорил:
— А теперь отвечай мне! Ты любишь ее?
Род ошарашенно смотрел на него.
— Ты меня разбудил только для того, чтобы спросить об этом? — спросил он угрожающе тихо.
— Это важно для меня, — буркнул Бром. — Ты ее любишь?
Род сложил руки на груди:
— Тебе-то какое дело до этого? И какое ты имеешь право копаться у меня в душе?
Бром отвел взгляд. На скулах его задвигались желваки. Наконец он ответил так, словно слова из него тянули силой:
— Она моя дочь, Род Гэллоугласс. — Он смотрел в глаза Рода. — Что? — насмешливо спросил он. — Не верится, да?
Он отвернулся, устремил взгляд вдаль. Голос его смягчился, стал задумчивым.
— Она была простой служанкой в королевских покоях, но я любил ее, Род Гэллоугласс. Ростом она была невысока, коротышка, можно сказать, и все же на голову выше меня. И смертная к тому же. А как она была хороша, как хороша! И знаешь — вот ведь что странно — за ней волочились все придворные, но она, — восторженно и удивленно проговорил Бром, — выбрала меня. Только она одна, из всех женщин на свете, эльфиек и смертных, видела во мне не карлика, не эльфа, не принца — а просто мужчину. Она желала меня… Она меня любила…
Он умолк, покачал головой, вздохнул:
— И я любил ее, Род Гэллоугласс, только ее одну. И она зачала от меня дитя.
Лицо Брома помрачнело. Он заложил руки за спину и уставился в землю.
— Когда же стало ясно, что она беременна, и скоро это заметили бы все, и тогда ее стали бы позорить грубыми насмешками, хотя мы с ней были обвенчаны… Я отослал ее в густые леса, к моему народу. И там, в окружении эльфов и лепрехунов, она произвела на свет чудесное дитя, девочку, в которой течет кровь эльфов.
Глаза его затуманились. Он поднял голову и, не глядя на Рода, продолжал:
— Она умерла. Когда нашей дочери исполнилось два года, она умерла от простуды. И мы похоронили ее под деревом в лесу. Каждый год я хожу на ее могилу… — Он вернулся взглядом в Роду. — А девочка осталась. Мое дитя.
Он отвел взгляд.
— А что я мог поделать? Растить ее, чтобы она видела, что ее отец — урод и скопище грубых шуток? Чтобы она стыдилась меня? Потому она росла в лесу, среди эльфов, и знала могилу матери, но ничего не ведала об отце.
Род принялся было протестовать, но Бром отмахнулся:
— Молчи! Так было лучше для нее! — Он медленно обернулся, взгляд его был грозен. — Так все и осталось по сей день. И если ты проговоришься, Род Гэллоугласс, я вырву твой язык и отрежу уши.
Род только смотрел на него, окаменев, и не знал, что сказать.
— И потому сейчас ты дашь мне ответ! — Бром ударил кулаками по бедрам и вздернул подбородок. — Знай же: я наполовину смертный, и потому меня можно убить. Быть может, нынче я погибну. — Он понизил голос. — Так скажи же мне, несчастному отцу, душу которого снедает тревога: ты любишь мое дитя?
— Да, — тихо отозвался Род, помолчал и спросил: — Так она не случайно встретилась мне по дороге на юг?
Бром хитро улыбнулся:
— Нет, конечно, не случайно. Как ты только мог так подумать?
