Лес сливался в единую плотную стену, окружавшую нелепую башню с висящими в воздухе крылечками, словно козырьки надетых друг на друга кепок. Свет оставался только здесь, вокруг двоих, сидящих под окном обнявшихся человечков, таких маленьких перед лесом, перед миром, перед бесконечным космосом.
– Малипочкаль вечно растет на Тланч-Атуа-Леле. Она сама постоянно зреет на Великом дереве мира, и созрев, постоянно срывается с него. Это не результат, это бесконечный процесс. Он продолжается и в то же время находится в одной точке. Им это понятно.
– У них что, тоже проблемы с дизъюнкцией?
Ксения пожимает плечами. Она и так много сказала.
Лесом шли трое суток – три ночи оставались в гуще джунглей, живых, дышащих, непрестанно двигающихся. Защитного энерго-купола у них не было, ставили обычную палатку, и сразу за тонкой ненадежной стенкой жило: шебаршилось, сопело и топало. Петров не мог уснуть: убеждал себя, что не боится, Ксения же, вон, свернулась клубочком и спит, прижимался к ней, закрывал глаза. Но стоило хрустнуть ветке, вскрикнуть кому-то из кишащих во мраке, и он вздрагивал. А утром вылезал из палаточного нутра смурной, недовольный всем и вся и, прежде всего, самим собой: ну чего понесло, сидел бы спокойно, мусолил бы свой три-генпроект, как говорил Иловайченко: Генкин гениальный генетический. Но увидев Ксению, уже возившуюся с походным десублиматором, по-утреннему свежую и улыбавшуюся только ему, оживал. Они вдвоем, что еще нужно?
Лес кончился внезапно, как отрезало. Вот только что шли в зеленом влажном сумраке: перегнившая древесная труха под ногами, непрерывное порсканье в ветвях над головой: кишат… И раз – простор, пустота, и отвыкший глаз режет яркий свет: прикрыть козырьком ладони. Степь: ковыль и маки. Не ковыль и не маки, другое, но суть та же – зеленые травяные волны до самого горизонта, ограниченного сизой дымкой гор.
Гена присвистнул:
– Это нам доту́да топать?
Ксения пожала плечами:
– Недалеко. К вечеру третьего дня дойдем.
Идти по степи было непросто. Она лишь казалась ровной. Почва под ногами была изрыта норами, рядом высились отвальчики грунта. Трава скрывала эти преграды, и Петров то и дело спотыкался или проваливался, норовя вывихнуть лодыжку. Ксения шла впереди, ей как-то удавалось выбрать самый верный путь.
– А кто в норах живет? – Гена вдруг испугался, мало ли какая нечисть может водиться: змеи или мелкий хищник какой, цапнет за ногу, мало не покажется.
– Свистуны.
– Типа сусликов?
– Типа.
Но свистуны оказались вовсе не сусликами. Даже отдаленного сходства не найдешь. Ксения, а за ней хвостиком Петров вышли на вытоптанную площадку – пожухлая, оборванная трава, все истоптано копытами. И разрытые кратерами норы. Из одной, прямо у Гены под ногами, показались коленчатые синие стебельки в палец толщиной с круглыми фасеточными глазками на концах. Стебельки покрутились, глаза задрались, оглядывая Петрова. Тот попятился, а из норки выбрался паук, здоровый и мохнатый, как восьминогая мохеровая шапка. Паук громко свистнул и бочком кинулся прочь.
– Ну вот, свистуна напугал, – сказала Ксения, – он, бедолага, подумал опять грумы пришли.
– Я напугал? Это он меня напугал. Экая дрянь! Ядовитый, да?
– Нет. Свистуны безобидные. А вот грумы…
– А это еще что за… – он опять хотел сказать «дрянь», но видя, как Ксения при этом слове поджала губы: не понравилось, передумал, – живность?
– Вон следы, – она обвела истоптанную плешку рукой, – приходили, выколупывали свистунов. Грумы вечно голодные, лишь бы жрать. Нападают на все, что видят, не важно, маленькое, большое. У всех животных мир делится на еду, не еду и опасность. А у грумов мир состоит из еды. Безмозглые совсем.
Петрову привиделся копытный страус с длинной крокодильей пастью. Более безмозглое существо представить не смог. Он потянул подругу за руку:
– Ладно, пойдем, а то опять твои грумы придут. За добавкой.
– Не придут. Если все сожрано, зачем возвращаться? Лучше остаться здесь на ночь. Темнеет уже.
Поставили палатку, развели костер. Ну как развели, подожгли палочки карбопирита. Костерок потрескивал и искры летели в гаснущую высь. Степь гнала свои невидимые в темноте волны. Голова Петрова лежала на коленях подруги, и Ксения теплыми пальцами слегка поглаживала его лицо, иногда наклонялась, целуя его в губы, тоже слегка, лишь прикасаясь. Пока он не переполнился желанием. И тогда, резко приподнявшись, он опрокинул ее на спину и рухнул сверху – коршуном, хищником, господином.
На всем пути до сизых гор они никого не встретили. Только лохматые пауки иной раз выскакивали из-под ног, свистели паровозиками и, забавно выбрасывая коленчатые ноги, пускались наутек.
– Слушай, а другие свистуны, которые люди, они где водятся, не в степи? – встречаться с местными метателями острых предметов ему не хотелось, уходя в поход, он даже предлагал прихватить с собой забытый внутри Джо бластер, но Ксения безапелляционно отказалась: «Бластер мы не возьмем».
– На окраине, ближе к горам.
– Э-э-э… То есть там, куда мы идем?
Кивнула. Если можно было обходиться без слов, Ксения обходилась: кивнуть, пожать плечами, развести руками, ткнуть пальцем. Разве непонятно? Гена уже и привык. Но не всегда такого ответа было достаточно.
– И что, мы с ними э-э-э… пересечемся?
Помотала головой, видимо, пересечься не придется. Он так и не поинтересовался толком жизнью аборигенов планеты. Воюют друг с другом и все. Думать о войне он не мог, перед глазами сразу вставала разгромленная, полная дыма, комната, рваная дыра в стене и спина Ксении, стеклянным плавником режущая на части его вселенную.
– А эти, вторые, которые не свистуны, он где живут?
– Выше.
– В горах?
Еще один кивок.
Горы начались постепенно: степь вздыбилась под углом, пошла вверх. Потом ее шелковый зеленый платок прорвался, из дыр полезли гребенкой невысокие скалы. Обошли их и оказались выше уходящего к горизонту травяного моря. И совсем рядом настоящие, заросшие темным курчавым лесом склоны. Гладкие белесые стволы уходили вверх, как колонны, поддерживали сливавшуюся воедино крону, густо зеленую, отливавшую океанским аквамарином. Под этой крышей, продырявленной лучами света, было сумеречно и прохладно, и после бесконечной степной жары приятно. Ксения уверенно шла, лавируя между стволами, явно держа в голове маршрут и не сбиваясь с него. «Как птица, что ли? По магнитным линиям ориентируется?» – вяло удивляясь, Гена старался не отставать, смотрел вниз: не оступиться бы, того и гляди, какая-нибудь подгнившая ветка не выдержит, хрустнет, стопа подвернется, или камень выскочит из ниоткуда, заставив споткнуться. Перед его глазами мелькали голые ноги Ксении, обутые в легкие босоножки с перекрещенными на икрах шнурами. Сам он в тяжелых треккинговых ботинках, штанах из плотной ткани и такой же куртке казался себе настоящим рейнджером, вышедшим в долгий опасный поход. Она же в шортиках и маечке – девчонкой на прогулке в парке. Хотя на самом
