— Конечно. Я знаю это.
— Так вот, когда его только закрыли, в нём оставалось ещё много выходов. Пятьсот два сохраняются до сих пор. Остальные перестроены или заделаны. Мы, конечно, не включаем в их число пункты доставки и отправки авиагрузов.
— Так что дало обследование выходов?
— Это оказалось безнадежным делом. Они не охраняются. Мы не смогли найти ни одного чиновника, который бы за них отвечал. Кажется, никто даже и не подозревал об их существовании. При желании каждый мог в любое время выйти через любой из них, когда ему вздумается. Его никто никогда бы и не заметил.
— Что-нибудь ещё? Оружие, я полагаю, исчезло.
— Разумеется.
— Какие-нибудь улики?
— Ничего. Мы обшарили всё вокруг Космотауна. Роботы с овощеводческих ферм оказались совершенно никудышными свидетелями. Они мало чем отличаются от обычной автоматизированной техники. А людей там не было.
— Ясно. И что дальше?
— Коли расследование в Космотауне не даёт пока никаких результатов, мы продолжим его в Нью-Йорке. Наша задача — выследить все возможные подрывные группы, выявить все организации инакомыслящих…
— Сколько времени вы намерены потратить на всё это? — перебил Бейли.
— Как можно меньше и в то же время столько, сколько потребуется.
— Ну что ж, — задумчиво проговорил Бейли, — вам явно не повезло с напарником в расхлёбывании всей этой каши.
— Я так не думаю, — возразил Р.Дэниел. — Комиссар очень высоко отзывался о вашей преданности делу и о ваших способностях.
— Очень мило с его стороны, — усмехнулся Бейли и подумал: «Бедняга Джулиус! Совесть его мучает, вот он и лезет из кожи вон».
— Мы не полагались лишь на его слова, — продолжал Р.Дэниел. — Мы сами навели о вас справки. Вы открыто выражали недовольство по поводу того, что в вашем департаменте начали использовать роботов.
— Да. Вам это не нравится?
— Отнюдь. Ваши взгляды — это, конечно, ваше дело. Но мы были вынуждены очень внимательно изучить ваш психологический портрет. Оказалось, что, несмотря на свою сильную неприязнь к роботам, вы согласились бы сотрудничать с одним из них, если бы увидели в этом свой долг. У вас удивительно высокое чувство ответственности и уважения к законной власти. Это как раз то, что нам нужно. Комиссар Эндерби дал вам верную оценку.
— А лично вас не задевает моё негативное отношение к роботам?
— Если оно не мешает вам работать со мной и помогать мне в выполнении моего долга, какое это имеет значение? — спросил РДэниел.
Бейли почувствовал раздражение.
— Ну что ж. Я испытание прошёл, а как насчёт вас? Что вас делает сыщиком? — вызывающе спросил он.
— Я не понимаю вас.
— Вы созданы как машина для собирания информации. Как копия человека, фиксирующая факты жизни землян, необходимые космонитам.
— Для начала сыщику было бы неплохо ею быть — машиной для собирания информации, не так ли?
— Для начала — может быть. Но этого совершенно недостаточно.
— Конечно, мои цели были соответствующим образом скорректированы.
— Любопытно было бы узнать об этом поподробнее, Дэниел.
— Было найдено довольно простое решение. В мой банк побудительных мотивов вложили очень сильный импульс: стремление к справедливости.
— К справедливости! — воскликнул Бейли.
Ирония постепенно исчезла с его лица и сменилась выражением искреннего недоверия.
Внезапно Р.Дэниел повернулся и уставился на дверь.
— За дверью кто-то стоит.
Он оказался прав. Дверь отворилась, и вошла Джесси, бледная, с плотно сжатыми губами.
— Джесси?! Что-нибудь случилось? — встревоженно воскликнул Бейли.
Она остановилась и отвела взгляд в сторону.
— Извини. Я должна была… — она замолчала.
— Где Бентли?
— Он переночует в молодежном общежитии.
— Почему? Я вовсе не просил тебя об этом.
— Ты сказал, что твой напарник останется у нас на ночь, и я подумала, что ему понадобится комната Бентли.
— В этом не было никакой необходимости, — вмешался Р.Дэниел.
Джесси подняла взгляд на Р.Дэниела и серьёзно посмотрела на него.
Опустив голову, Бейли стал внимательно разглядывать кончики своих пальцев. При мысли о том, что сейчас могло произойти и чего он не мог предотвратить, он почувствовал внезапную слабость. Наступившая тишина зазвенела в ушах, а затем издалека, словно сквозь несколько слоев пластика, до него донеслись слова жены:
— Мне кажется, вы — робот, Дэниел.
И Р.Дэниел ответил спокойным, как всегда, голосом:
— Да, я — робот.
На самых верхних этажах наиболее престижных секторов Города находятся естественные солярии. Их кварцевые стены с раздвигающимися металлическими экранами пропускают солнечные лучи, одновременно преграждая доступ воздуху извне. Именно там загорают жены и дочери отцов Города. Именно там каждый вечер происходит чудо — спускается ночь.
В остальной же части Города (включая солярии, где миллионы простых смертных по строгому графику подставляют свои бока под искусственное излучение дуговых ламп) разделение суток на день и ночь — понятие довольно условное.
Трудовая жизнь Города вполне могла бы вестись непрерывно — и «днём», и «ночью», в три восьмичасовых или четыре шестичасовых смены. Ничего не стоило бы поддерживать постоянное дневное освещение, продолжая работу до бесконечности. Время от времени сторонники гражданских реформ выдвигали эту идею, приводя в качестве аргумента интересы развития экономики.
Но не было случая, чтобы подобное предложение нашло поддержку.
И так во имя интересов этой экономики человечество пожертвовало всем прежним укладом жизни. Землянам пришлось потесниться, забыть об уединении и даже поступиться личной свободой. Правда, весь этот уклад возник вместе с цивилизацией и просуществовал не более десятка тысячелетий.
Совсем другое дело — привычка спать в ночное время суток. Ей столько же лет, сколько самому человеку — около миллиона. Отказаться от неё не так-то просто. Хотя землянам и не видно наступление вечера, но, как только на Город спускаются сумерки, свет в их квартирах начинает гаснуть и жизнь в Городе замирает. Пусть на крытых улицах Города невозможно отличить полдень от полночи, человечество руководствуется безмолвными указаниями часовой стрелки.
Пустеют экспресс-линии, затихает шум на улицах, тают толпы спешащих по гигантским переходам людей. Город Нью-Йорк покоится в невидимой тени Земли, и население его спит.
