Карликов-оруженосцев нигде не было видно. Линкест же, как нарочно, маячил прямо перед глазами – в темном и тесном загончике с решеткой, наподобие курятника. На сей раз он не спал, жался к прутьям щекой и с тоскливым ужасом глядел наружу.
Они находились во дворе, с трех сторон обнесенном высокой каменной оградой. Четвертая представляла собою глухую стену какого-то строения. Некоторое время Альбин рассматривал ее, ни о чем определенном не думая. Ему даже вроде бы не любопытно было, кто захватил их и с какой целью. А потом в этой стене отворилась плохо заметная дверца, и двор быстро заполнился Корнелиями Суллами. И тогда Альбин подумал, что странно видеть разное выражение на совершенно одинаковых лицах.
– Клоны! – резко выговорил он.
Двое или трое улыбнулись, один нахмурился, еще один – высокомерно поднял очень светлые рыжеватые брови, прочих Альбин не видел. Они держались абсолютно не так, как близнецы-оруженосцы. Иначе. Они не телепаты, понял Альбин, хотя понимание это показалось ему в тот же миг чем-то излишним: засорять мысли клонированной нелюдью не хотелось.
Один из них взял на себя миссию говорить от лица всех.
– Альбин Антонин, из болонских Антонинов, – произнес он, и собственное имя прозвучало для Альбина неприятно и чуждо, – мы надеемся на понимание и добровольное сотрудничество.
Альбин не без труда изобразил негодование, однако лицо все еще плохо слушалось его.
Его провели в маленькую дверцу. Волоча ноги, Альбин проделал неимоверно долгий путь через двор и дальше по светлому коридору, устланному циновками. Шаги, отягощенные гирями, бухали по ним с утробным звуком. В стене через равные промежутки были сделаны застекленные ниши, и в каждом помещались гипсовые маски разных патрициев. Внизу имелись подписи. Некоторые имена были Антонину незнакомы: «Цезарь», «Скевола»; другие – очень хорошо знакомы, «Валентин», например. Один из Валентинов, некий Гай Отремуан Валентин, ровесник Альбина, жил в Болонье и как-то раз даже стал главным действующим лицом крупного скандала: его задержали во время полицейской облавы в одном злачном месте, где сходились для непотребных развлечений летальные мутанты. Историю потом пытались замять, однако удалось это не вполне, и Валентины перебрались из Болоньи в Арку Кесарийскую.
Когда Альбин останавливался возле очередной ниши, желая получше рассмотреть черты гипсового лица, Корнелии Суллы терпеливо ждали. Было очевидно, что они на самом деле предполагают впоследствии сделать его своим единомышленником.
Наконец они добрались до просторной комнаты, одна стена которой представляла собою сплошное окно, а остальные были убраны светлыми драпировками, крупными бантами, засушенными бабочками, искусственными цветами и масками для мистериальных «Песней Козлов» орфического толка.
Посреди комнаты, не приткнутый ни к стене, ни к окну, находился массивный стол, а за ним, на ложе, возлежала бесформенная туша стопроцентного летального мутанта. Ничего менее похожего на полнокровного человека Альбину видеть еще не доводилось. Он понял вдруг, что устал. Что утомлен сверх меры. Измочален всеми этими новыми эмоциями. Он был готов, как Линкест, улечься прямо на пол и, невзирая на несомненную опасность, грозящую здесь отовсюду, заснуть крепким сном – клепсидр так на восемнадцать-двадцать.
Мутант повернул тяжелую голову и устремил взгляд на закованного патриция. Лицо мутанта, подумал Альбин, само по себе подобно мистерийной маске. И опять все его существо возмутилось против необходимости размышлять на подобные темы.
– Вижу, – проскрипел голос откуда-то сбоку, не вполне с той стороны, где Альбин ожидал его услышать, – полноценный Антонин. Недурно, недурно… Хотя Цецилий был бы предпочтительнее…
Он почмокал губами – на этот раз звук исходил именно от лица мутанта – и тихо засмеялся, упруго колыхаясь на ложе.
– Я изъясняюсь посредством чревовещания, – пояснил он. – Мне так удобнее. Моя ротовая полость плохо приспособлена для членораздельной речи.
– Меня это не интересует, – выговорил Альбин, давясь каждым словом.
– Ну, ну, – молвил мутант. – Мое имя Метробиус. Как ты уже понял, патриций, я самый настоящий летальный мутант. Однако мозг мой, в сравнении с мозгом любого стандартного человека, мощнее в сотни раз. Это делает меня гением. Кроме того, теперь, благодаря новым технологиям, я бессмертен. Голый разум создает индустрию тела.
– Я же сказал, – повторил Альбин, – мне все это ненужно.
– Молчи! – прикрикнул на него Метробиус. – Говорить буду я, а ты слушай. У тебя будет время подумать.
– Архангел Михаил! – невольно вырвалось у Альбина.
Метробиус поморщился – его лицо странно перекосилось, переползло на сторону и сложилось в складки. Затем он, как ни в чем не бывало, продолжил:
– На протяжении сотни лет я вел предварительные исследования, прибегая к довольно диким и примитивным методам. Для начала я сколотил шайку мутантов, и мы промышляли к борею от Августы Винделиков. Ребята грабили и брали себе разные вещицы, а я использовал тела для своих опытов. К тому времени, когда шайка развалилась, я успел создать кое-какие методики… А потом, хвала Орфею Козлу, на меня свалилась самая настоящая удача.
– Сулла, – сказал Альбин. – Я все понял.
– Мы воспроизводим внутренние органы, используя высококачественный биологический материал и оборудование Генетического Банка Ромы, – не без гордости продолжал Метробиус. – Чрезвычайно кстати оказались и мои первоначальные наработки. Кроме того, я постоянно совершенствую технологию клонирования. Мои Корнелии Суллы живут более двадцати пяти лет.
– Двадцать пять лет! – воскликнул Альбин. – Вы положительно чудовище. Ведь это жестоко.
– Не более, чем судьба Ахиллеса или Александра, – возразил Метробиус. – Жизнь короткая, но славная.
– А от чего они умирают? – спросил Альбин.
– Смерть обычно наступает в результате злокачественного перерождения клеток, – пояснил Метробиус. – Теперь ты понимаешь, насколько важно для нашей работы твое участие. Ты позволишь нам обновить материал, создать более жизнеспособные генетические комбинации…
– Нет, – сказал Альбин. – Не понимаю.
Он представил себе эту комнату, наполненную его собственными клонами… и многое другое, и вдруг его затошнило. Альбин взялся скованными руками за горло. Один из Корнелиев, доселе безмолвно внимавших беседе, презрительно усмехнулся. Другой сердито крикнул:
– Не вздумай блевать на ковер, ты!..
Третий, ухватив Альбина за волосы, пригнул его голову. Очень близко Альбин увидел мозаичный пол и рисунок непристойной сценки, и его мучительно вывернуло прямо на прыгающих мальчиков, сложенных из разноцветных кусочков стекла. Мир закачался из стороны в сторону, перед глазами несколько раз сменили друг друга маски, Метробиус, орхидея на стене, а потом Альбин зевнул и погрузился в сон.
