— Возможно, ты и прав, Айз. Возможно, ты и в самом деле никогда не найдешь отца. Ну и что же? Ты взрослый человек. Зато ты нашел брата. Считай меня своим братом, Айз. Всех нас считай братьями. И, поверь, эти узы крепче кровных.
— Ты правда будешь моим братом?
— Конечно! Разве мы не похожи на братьев?
— Но я же не настоящий… мы все…
— Человек, родившийся на свет, — всегда настоящий человек. А как и от кого он родился — не так уж важно. У моей матери три сына, и все трое абсолютно не похожи друг на друга. Мы и понятия не имеем, кто наши отцы, а ничего, живем.
— Но у вас есть мать! Послушай, Командир. Скажи мне как брату: ты правда не знаешь, кто мы?
— Не знаю. Я не стал бы скрывать от тебя. Если бы мы узнали это, наша задача намного упростилась бы. Да и твоя тоже.
— А этот лысый человек, которому все известно наперед? Он тоже не догадался?
— Тоже, Айз. Кстати, ему было очень приятно поговорить с тобой. По-моему, за эти десять дней ты вырос на десять лет.
— Сам чувствую, Командир. Потому-то мне и хуже, чем остальным. Они еще многого не понимают. Это понимание делает меня одиноким.
— В твоем возрасте все парни чувствуют себя одинокими. А потом находят подружку, вьют гнездышко — и одиночества как не бывало. Вот погоди, покончим с «акулами» — сыграем тебе свадьбу. Так что приглядывайся к девушкам, Айз.
— У меня уже есть девушка.
— У тебя? Откуда?!
— Она осталась там, в Городке. Ее зовут Шпринг. Прошу тебя как брата: если со мной что-нибудь случится, запомни: ее зовут Шпринг, весна…
Прежде чем снова отправиться в столицу, Джо Садовник, отоспавшийся и посвежевший, зашел в командирскую землянку.
— Садись, Джо, наливай кофе. Опять в путь? Слишком уж часто появляешься ты в городе.
— Ничего не поделаешь, надо пройти еще сквозь некоторые закрытые двери. Не дает покоя проблема «стриженых». Я хочу держать в руках ключ.
Командир усмехнулся в бороду.
— Я тоже хочу держать ключ, и как можно быстрее. Но не очень ли много риска?
— Риск — самая надежная моя лошадка, Командир.
— Смотри, до поры до времени. Взбрыкнет и выбросит из седла.
— Лучше уж так, чем от инфаркта… как прошлой весной. Будут какие-нибудь указания?
— Только одно: рискуй разумно. Да, Джо! Кажется, я виноват перед тобой. Кажется, я проморгал нечто важное. Вчера мы прощались с Айзом, и он сказал, что у него есть девушка там, в Городке Климмера. Невеста. Ее зовут Шпринг, весна…
— Девушка? В Городке?!
— Ты не знал, что там есть женщины?
— Нет. Никто и словом не обмолвился об этом. Но как ты мог, Командир?!
— Сам удивляюсь. — Он выглядел как провинившийся мальчишка, даже голову повесил, переживая свой промах. — Только утром хватился, когда Старик уже увел их. Это важно для тебя?
— Не знаю. Никогда не знаю, что важно, что неважно. В нашем деле нет неважного. Похоже, это меняет всю картину. Эх, Командир, Командир! И он не сказал, как она выглядит?
— Не сказал.
— Полжизни отдал бы за портрет!..
Он шел знакомой тайной тропой сквозь джунгли и думал… Климмер, ученый затворник, педант, аккуратист — и Эдна Браун, «женщина номер один», прославившаяся скандальными романами. Какая дьявольская ниточка связала их? Бог мой, и женщины в Городке! От испуга, что ли, забыл про них меченый доктор? Но ведь и Айз ничего не говорил. А я… я не догадался спросить.
Итак, Эдна Браун. Погибла в автомобильной катастрофе через два года после свадьбы. Стало быть, сделала свое дело, превратилась в помеху. Грозила разоблачениями? Едва ли. Просто убрать. Убрать как ненужное. Господи, а как была хороша в этом фильме! На такую женщину ни у какого самого отпетого гангстера не подымется рука. И все-таки погибла в автомобильной катастрофе. Эдна Браун — и Шпринг, весна… Ладно, до Шпринг нам пока не добраться. Но автомобильную катастрофу попробуем раскопать… И все же почему Климмер не объяснил им, чьи они дети? Ошибка очевидная, Рико прав. Но Рико говорил и другое: «Это крупный ученый, его имя, делает честь Лорингании». А крупный ученый не мог так непростительно, так элементарно ошибиться. Значит, либо это входит в задумку, либо у него не было выбора. Эдна, Эдна… Тьфу ты, мама родная!
Задумавшись, он оступился и едва не угодил в болото. Вытаскивая ногу из хлюпающей жижи, он все еще твердил «мама родная». Вдруг два эти слова — «Эдна» и «мама» — сцепились и слились воедино. И Джо ухватился за них обеими руками, как провалившийся в болото хватается за спасительную ветку…
У себя в лачуге на окраине города, даже не умывшись после утомительной дороги, он извлек из тайника две фотографии и положил рядом: Климмер и Эдна Браун. Он долго рассматривал их цепким взглядом профессионала: нос, уши, скулы, овал, разрез глаз, подбородок, ноздри, брови, губы, — выискивая черты сходства с Айзом, Найсом, Бигом. Да, некоторые черты Климмера повторялись в «стриженых», однако полной уверенности не было. На мягком, интеллигентном лице Климмера резкие, первобытные черты Айза расплывались, теряли характерность. «Ну что ж, — думал Джо, — превратности жизни скрадывают генетические признаки. Даже два близнеца, тупой и умник, могут иметь меньше сходства, чем два ученых, два банкира, два политика разных национальностей. Не исключено, что Климмер их отец. Но Эдна — нет! Эдна не может быть их матерью. Ничего общего! Тогда за каким же чертом понадобилась ему эта роковая красавица, стоившая миллионы? И что представляет собой малютка Шпринг с ее сестрицами? Эх, Командир, Командир…»
В подвале было сыро и темно; уже несколько дней они жили в подвале, питались сухим хлебом, спали на голом полу; их объяснения о побеге из плена никто не стал слушать. Вскоре они поняли, что им не верят, но как сделать, чтобы им поверили, хотя бы выслушали? Однажды Грей сказал:
— Они ошиблись, Командир и Старик. Все наши слова при нас, а что толку?
— Нет, — решительно возразил Айз. — Это не они ошиблись. Это мы ничего не можем придумать. Был бы здесь Момо…
И они долго фантазировали, что предпринял бы на их месте Момо. Они напридумывали десять десятков остроумных выходов из положения, но все выходы никуда не годились, потому что опирались наг какое-нибудь «если». Если бы охранники забыли запереть дверь… Если бы в казарме начался пожар… Если бы у них оказался пистолет…
Вечером над головами бестолково топали тяжелые башмаки, доносились приглушенные крики. Как-то раз наверху включили музыку. Найс замер, знаками приказал всем застыть и не дышать. Музыка играла долго, час или два. На одеревеневшем было лице Найса проступила застенчивая, какая-то внутренняя улыбка, делающая его похожим на Старика.
