– Наверное, я чего-то не понимаю, – сказала я. – Объясните же мне, что вас так привлекает? Может быть, все дело в том, что мальчики в этом возрасте мало чем отличаются от девочек? Или вам нравится, когда потеснее?
– Убирайся к черту! Ты все равно не сможешь опубликовать эти фото.
– Они уже опубликованы. И если отдел кадров дипломатического корпуса не будет получать пароль каждую неделю, файл загрузится автоматически.
Если бы у Кнутсона под рукой оказалось ружье, я думаю, он бы убил меня на месте.
– Что ж, мне следовало ожидать чего-то подобного от женщины, которая продавала свое влагалище инопланетянам.
– Все мы проститутки, мистер Кнутсон, Итак, что скажете?
– Подожди здесь. Чтобы выйти отсюда, тебе нужен чип. – Кнутсон вышел. Пока он отсутствовал, я разглядывала портрет президента на стене. Его черты показались мне хорошо знакомыми. Быть может, задумалась я, в самой атмосфере этой комнаты есть что-то такое, что делает всех президентов похожими друг на друга?
Наконец Кнутсон вернулся. С собой он принес какое-то устройство из пластика и металла, похожее на большой шприц-пистолет для подкожных инъекций.
– Имя, адрес, номер карточки социального страхования?
Я сказала. Кнутсон нажал несколько крошечных клавиш на боку устройства, потом схватил меня за запястье и прижал шприц к руке. Раздался щелчок. Я почувствовала острую боль, но сумела сдержать крик.
– Поздравляю. Теперь ты – агент военной разведки США. Надеюсь, тебе было больно.
– Да, – подтвердила я. Кровь текла по моей руке. – Мне нужно еще три чипа. Вот имена. – Рядом с зернистыми фотографиями, изображавшими Кнутсона в постели с голыми чернокожими детьми, я положила листок бумаги с данными моих родителей и сестры.
Кнутсон протянул мне шприц.
– На, возьми эту хреновину. В этой суматохе ее все равно не хватятся. Пользоваться инжектором очень просто, только сначала надо ввести данные с наборной панели – вот отсюда и отсюда.
Я смела со стола фотографии и засунула их во внутренний карман плаща вместе с инжектором. Свобода, воплотившаяся в крошечном электронном устройстве под кожей, переполняла меня, пока я шла по заваленным бумагами коридорам к выходу из посольства.
Вернувшись к клубу, я расплатилась с таксистом золотом. Золото и кокаин давно стали единственной валютой преступного мира, принимавшейся без каких-либо ограничений. Свои личные сбережения я вот уже несколько месяцев переводила в крюгеровские рэнды, хотя обменный курс был не особенно выгодным.
Взбежав по ведущей в клуб лестнице, я распахнула дверь… и оказалась на бойне.
Бар расстреливали, не жалея патронов. Под ногами хрустело битое стекло, а в воздухе сильно пахло разлитым виски. Столы были повалены и расщеплены. Между опрокинутых, изломанных стульев в противоестественных позах валялись тела мужчин – завсегдатаев клуба. Ковер стал липким от подсыхающей крови, и над мертвыми с жужжанием вились мухи. Потом я увидела своих сестер – «Девочек Дуста». Все они лежали на полу, их волосы, кожа, полосатые набивные платьица «под джунгли» тоже были залиты кровью. Шагая между ними, я думала о зебрах на высокогорных пастбищах, которых настигли львы, представляла разодранные шкуры, мускулы, мясо. Страшная это штука – запах крови, он способен преследовать тебя годами, и от него почти невозможно избавиться.
Брата Дуста я нашла в самой глубине зала. Он полусидел на полу, привалившись спиной к сцене. Брат Дуст был мертв – кто-то разрядил ему в лицо полную пистолетную обойму. Похоже, нашему с ним сотрудничеству пришел конец.
Сзади раздался какой-то шум. Круто повернувшись, я выхватила револьвер – вернее, я увидела, что уже держу его наготове. Никого. Только мертвецы в лужах засохшей крови и с оружием в руках.
Выскочив из клуба, я кубарем скатилась по лестнице. Словно обезумев, я неслась по улице с револьвером в руке, криками разгоняя прохожих, и только мой полосатый плащ развевался по ветру, едва поспевая за мной. Я бежала изо всех сил. Мне нужно было домой. Мне нужно было на шоссе Джогуру, где я оставила близких мне людей, и никто не смог бы меня остановить. Никто, впрочем, и не пытался, потому что у меня было оружие. Я твердо знала, что вернусь домой и заберу своих, спасу от этого безумия. Единственное доброе дело, которое ООН способно было для нас сделать, это посадить нас в самолет и увезти отсюда, и я пообещаю это отцу и матери. Я скажу им, что мы улетим в такое место, где нам не нужны будут пистолеты, лагеря, чужое милосердие и унизительные подачки, где мы снова сможем стать тем, чем были когда-то – семьей.
Так я бежала в своем развевающемся плаще и глупых высоких ботинках на каблуках мимо палаточного городка, мимо старой автобусной станции, мимо опрокинутых баррикад на Ландхи-роуд, мимо догоравших на кольцевой развязке пассажирских автобусов, пока не добралась до шоссе Джогуру.
Шоссе перегородила толпа – много, много людей и белые ооновские машины. Потом я увидела солдат. Поселка Воинствующей Церкви отсюда было еще не разглядеть, поэтому я с разбега врезалась в толпу сзади, бесцеремонно расталкивая людей и при случае пуская в ход рукоятку револьвера.
– Пропустите! С дороги! Мне нужно домой!
Кто-то схватил меня, развернул. Я увидела, что меня держит за плечи солдат кенийской армии.
– Туда нельзя!
– Но там живет моя семья! В поселке Воинствующей Церкви! Я должна с ними увидеться!
– Туда нельзя, – повторил солдат. – Нам приказано никого не пропускать. Да и поселка Воинствующей Церкви больше нет.
– Как нет? Почему?
– «Планер». Приземлился несколько часов назад.
Я вырвалась и, стиснув зубы, стала пробиваться дальше, пока не наткнулась на кордон. В сотне метров за ним на шоссе стояло несколько вездеходов и бронетранспортеров. А еще метрах в ста за ними начиналась инопланетная зараза.
«Планер» врезался в жилой корпус поселка. Среди расползающихся по белой штукатурке грибков и губкоподобной плесени еще можно было разобрать отвратительные перепончатые крылья. Острые гребни сухопутных кораллов приподняли и во многих местах прорвали жестяную крышу над актовым залом, где когда-то учились поселковые дети. Понастроенные вплотную к жилому корпусу хижины превратились в месиво, в лужу полурастворившегося пластика, над которым вставали и лопались, разбрасывая бурую пыль, полупрозрачные пузыри. Там, куда попадала эта пыль, вспучивались новые пузыри. Круглый храм исчез под кружевной мантильей, сотканной из тонких, красных, как вены, извивающихся нитей. Даже полотно шоссе было сплошь покрыто мелкими желтыми цветочками и синими цилиндрами, и щупальца ползучего мха уже тянулись к кордону. На моих глазах высокое дерево, росшее на краю поселка, повалилось в сточную канаву, и вверх взмыло целое облако жужжащих серебристых мушек.
