Что до меня, то я и не пытался ответить на вопрос Вельда. Зато мною овладело чувство самого настоящего восхищения этим шкафообразным стариком. Он ведь все поставил на мести: мы и думать перестали о пессимистических вывертах Рустиига. Наверно, рассуждал я, конкретность- лучшее оружие против незащищенности человека перед абстрактными ужасами. Слишком общая мысль может завести куда угодно, путем отвлеченных рассуждений не так уж трудно доказать бессмысленность самого нашего существования... И еще поражало, как сочно он все живописал. Будто и не Вельд произносил два дня назад перед нами свою "программную речь". Но и то сказать: ведь тогда он во многом передергивал, чтобы успокоить людей, а сейчас был искренен до конца.
Тингли спросил:
- Скажите, Вельд, вам никогда потом не хотелось, чтобы это состояние повторилось? Ну, разумеется, не полностью-до того момента, как появился страх?
Вельд сощурился:
- По правде говоря, не ждал такого вопроса... И мне в самом деле хотелось, только я знал, что нельзя. А вы что...-он замялся.
- Вот именно: пробовал! Хотя, признаться, страдал с похмелья много меньше.
- Ну конечно!-встрепенулся голограф. - Следовало сообразить и мне. Это был алкоголь?
- Да,-подтвердил Вельд.-Только, как вы сами понимаете, не совсем обычный. Не помню точно, но там, в этой отраве, было увеличенное содержание каких-то масел.
- Не "каких-то", а сивушных, - уверенно уточнил Тингли. Он подмигнул мне:-Я ведь практикант Общества - был одно время и начинающим химиком.
И опять я подивился тому, как м.ного он знает и как мало умеет. Жалко мне стало Тингли Челла, гордо от мысли, что я-то знаю, чего хочу. Но эта гордость сменилась почему-то сомнением: можно ли в конечном итоге с уверенностью сказать в таких случаях, кто более прав?
И впервые мне стало по-настоящему жаль не только Тингли, но и немножко себя и остальных, даже Вельда, который раз в жизни лишился накрепко въевшейся в его природу трезвости взгляда на вещи и был поэтому счастлив, а потом хотел бы хоть раз вновь пережить это состояние, но знал, что нельзя, и не позволял себе.
Кора Ирви будто заглянула в мои мысли.
- Пожалуйста, Сон Вельд...-робко сказала она.
-Только не обижайтесь! Я снова о том же. Вы... вам никогда не кажется, что человек-как бы сказать? чуть-чуть перестает быть человеком, если он... ну, абсолютно, совершенно неуязвим, если он слишком надежно защищен от жизни, потому что у него нет никаких слабостей?
"Космический мусорщик" внимательно посмотрел на женщину, коротко усмехнулся и сказал:
- Да. Вы правы, Кора Ирви. Я думал об этом.
Все это время Рустинг молчал. Видно было: что-го его гложет, и нетрудно было догадаться, что именно, Вельд ведь дотла разорил величественное здание его мрачной философии, которое так красиво скрывало обыкновенный жалкий страх перед неизбежностью Конца-заурядного и заведомо ничем не украшенного, ибо он и в самом деле был одинаковым для всех и вся -для человека и для травинки. Но мужчина не может простить, если с ним так поступают перед женщиной, которая ему не безразлична. И Рустинг, торжествуя, подвел, как ему казалось, черту:
- Значит, я все-таки прав! Только ограниченность не знает ни страха, ни сомнений.
- Нет, Рустинг, вы не правы,-отчетливо сказал Художник.-Человек, который задумывается над этим, уже не ограничен. Одно исключает другое. И потом: разве мы можем с достаточным основанием говорить о других что бы то ни было законченное?
Сложно, подумал я, сложно у меня с Гортом. По логике вещей я должен его ненавидеть, а он мне нравится. И почему именно он проник в тот сон, в котором Сель приходила ко мне? Хотя это как раз понятно. Ведь...
Я не успел додумать до конца свою мудреную и, по всей вероятности, никому не нужную мысль. Пронзительно заверещал инфракрасный сторож. Опередив Вельда, я бросился к иллюминатору. Втроем, потому что вслед за "космическим мусорщиком" подоспел Дип Горт, твердо прижавшийся плечом к моему плечу, мы, затаив дыхание, смотрели на ночную пустыню.
"Сторож" кричал об опасности на нарастающей ноте. Синхронно этому несмолкающему воплю росли в размерах приближающиеся к ракете, смутно различимые в лунном свете, фигурки.
Сначала это были просто два пятна, катившиеся к нам, причем одно преследовало другое, заметно отставая от него.
Потом они разделились на пятнышки помельче--словно темное дно кастрюли превратилось в сито.
Через минуту или две можно было уже различить похожих на кроликов зверьков, в паническом ужасе бегущих прямо на нашу ракету. За ними, увязая в песке, шлепали короткими лапами звери покрупнее. "Они чуть побольше теленка",-вспомнил я слова Вельда.
Острый вой инфракрасного сторожа раздирал уши. Вельд выключил его в тот момент, когда "кролики" ворвались в круг света, лившегося из иллюминаторов.
Они замерли, как по команде, устремив на ракету круглые, золотисто мерцающие глаза.
А метрах в двухстах уже были те, что преследовали. Хищники торопились, нелепо переваливались, как игрушечные лодочки на волнах, поспешно ковыляли, и в этой поспешности было что-то донельзя отвратительное, напоминающее... ну, пожалуй, свинью, которая дорвалась до корыта и жадно тычется рылом в дно, еще не залитое помоями.
- Сейчас будет резня, - констатировал Горт. - Сейчас они их догонят, и...
Тут его голос прервался. Голограф застыл с при открытым ртом, узкое его лицо оцепенело, остекленели глаза, и тело замерло в поразительно неудобном поло- женин-.он ведь как раз повернулся ко мне.
Вельд чертыхнулся. Я схватил Горта за плечи, уверенный, что он сейчас упадет, и голограф, действительно, легко поддался несильному толчку, завалился навзничь. Мы с Вельдом уложили обмякшее тело в первое попавшееся кресло. Я рванул "молнию" комбинезона, прижал ухо к груди. Сердце билось неторопливо, дыхание было глубоким и ровным. Что за черт!
От иллюминатора донесся гневный вскрик Тингли:
- Но это же... Ох, гады!
Взметнулась вверх входная дверь, и Тингли выпрыгнул в образовавшийся прямоугольник пустоты.
- Боже мой!-это был голос Коры.
Все произошло так быстро, что мы с Вельдом, нагнувшиеся к телу Художника, не успели и шевельнуться. Женщины в ракете уже не было.
Вслед за тем снаружи послышался визг смертельнo раненного существа и сразу оборвался, сметенный хриплым ревом взбешенного практиканта.
Только после этого бросились наружу Вельд и я.
КРИСТАЛЛ ПЯТЫЙ. КОНТАКТ
"... Прежде чем рассказать, как закончился этот неожиданный ночной эпизод, я хочу познакомить вас с записью рассказа Дина Горта, хотя сам получил ее значительно позже. Позволяя себе таким образом нарушить до сих пор довольно последовательное, как мне кажется, повествование, я руководствуюсь следующими соображениями: во-первых, я с самого начала был далек от мысли создавать художественное произведение и преследовал совершенно иную цедь, что, естественно, полностью освобождает от обязанности соблюдать, какие бы то ни было правила жанра; во-вторых же, вам совсем ни к чему повторять пройденный мною путь догaдок и ошибок: Дин Горт раньше проник в суть вещей, и предоставить вам такую же воэ-можность-мои долг. Поэтому-слово Художнику.
