– Зачем мне его приятели?
– На всякий случай. Соберем компаху и пуганем этих гадов – до окружной дороги поползут!
Это был выход. Пугануть. Сила на силу. Закон Ньютона: на всякое действие существует противодействие, да простит учитель физики столь вольное толкование физической классики. Показать «этим гадам», как выразился Валера, ньютоновскую правоту.
А самому в сторонке постоять? Двое дерутся – третий не мешай, старое дворовое правило? Этаким полководцем на горушке…
– Спасибо, Валерка, научил уму-разуму. Как вариант – застолбим. На будущее. А пока поглядим за развитием событий.
– Сам пойдешь?
– Угадал.
– А отлупят?..
– Ну уж обязательно отлупят…
– А что? Запросто. Может, все-таки я с тобой?
– Спасибо, Валер, перебьюсь сегодня.
– Ну, перебейся… – Засмеялся: иносказательное буквально прозвучало. – Позвони вечерком.
…Как в воду с обрыва: схватил трубку, набрал Настин номер. И все дурацкие опасения показались мелкими и придуманными, когда услыхал чуть капризное:
– Наконец-то! Я уж и ждать устала…
– Настенька, я хочу тебя видеть! – Сам не заметил, что на «ты» ее назвал. – В «Россию» сходим, в кафе посидим…
– Я буду у Пушкина через час.
Задуманная программа начата по плану. Чем-то закончится?..
Пока смотрели фильм, а потом сидели в «Московском», Игорь все время пытался сравнивать Настю с Лидой. Не потому, что Лида ему понравилась – ничего подобного, такого даже в мыслях не объявилось, – просто он проверял то секундное впечатление, которое возникло у него, когда Лида впервые вошла в комнату. Тогда он подумал, что она удивительно похожа на Настю. Потом разуверился в этом. Сейчас, сидя за столиком кафе, в упор уставился на Настю, как голопузый вестник Пеликана – на него самого, на Игоря.
Настя даже спросила, на миг оторвавшись от мороженого:
– Что ты во мне углядел?
Чуть было не ляпнул машинально: ничего не углядел. Но сообразил вовремя, что буквальный смысл прозвучит обидно. Ругнул себя за невнимательность, сказал грубовато:
– Будто сама не знаешь…
– Честно – не знаю.
Язык стал тяжелым, неповоротливым. От мороженого, что ли? Своего рода анестезия…
– Красивая ты очень…
– Вот и соврал! – почему-то обрадовалась Настя. – Я себя знаю и не обольщаюсь на свой счет.
А может, она хотела, чтобы ее разубеждали?
– Нет, красивая, очень красивая! – упрямо настаивал Игорь. – Не верь зеркалу.
Двусмысленное вышло предложение. Значит, лучше зеркалу не верить, но можно и поверить: что-то такое оно отражает. Настя, к счастью, двусмысленности не заметила или не захотела заметить.
– Конечно, тебе верить приятнее…
И все же есть у нее что-то общее с Лидой. Даже не «что-то» – многое. Глаза, их выражение, особенно когда она улыбается, и сама улыбка, и ямочки на щеках. И волосы – обе блондинки… Но разве оно удивительно – это сходство? Ведь он увидел Лиду такой, какой хотел. А хотел увидеть похожей на Настю, об иной девушке не помышлял. И то, что Лида потом оказалась другой, так это естественно. Настя – здесь, Лида – там. Лида – человек из чужой памяти, хотя и пропущенной через мироощущение Игоря, через его фантазию.
Да и вообще: разве было бы что-нибудь там в пресловутой чужой памяти, если бы не Игорева фантазия?..
Странное дело, ему впервые за все время путешествий в прошлое хотелось рассказать о нем. Ну, просто распирало. Одно останавливало: не поверит Настя. Да и кто поверит в фантасмагорию, в чудо, в антинаучную фантастику? И то ли не мог он больше держать в себе все это, то ли Настя слишком располагала к откровенности, тем более – к давно желаемой, но решил попробовать, почву прощупать. Не впрямую, конечно, не в лоб, не всю правду чохом. Потихонечку, полегонечку. Иносказательно. Просто – о прошлом. Издалека.
– Ты куда после школы?
– На филфак, наверно. А ты?
– Соседями будем. На исторический.
– Давно решил?
– Пожалуй, давно. С детства книги по русской истории любил. Раньше Смутным временем интересовался, помнишь, было такое после смерти Ивана Грозного, а теперь в недальнее прошлое путешествую.
Слово сказано!
– Куда именно?
– В Гражданскую, в восемнадцатый год.
– Почему именно в восемнадцатый?
– Понимаешь, какая штука. Дед у меня, он в девятьсот первом родился, в конце лета восемнадцатого года шел пешком из Ростова-на-Дону в Москву…
– Зачем?
– Застрял он в Ростове. Его родители отправили парня к родственникам – сестра прабабки там, кажется, жила, семья ее, – а тут революция, война началась. Ну, он и сбежал от родственников…
– Как сбежал?
– Как сбегают? Ногами. Ночью, когда все спали, налегке. И пошел по Руси-матушке. Тыща километров как отдай.
Ужаснулась:
– Война ведь!
– Верно. Рискованно было идти. Могли и шлепнуть. Но повезло. Дошел целым и невредимым.
– Ой как интересно! Красные, белые… А он-то сам как настроен был?
Игорь усмехнулся: что сказать про деда? Видимо, правду.
– Никак, наверно. Мальчишка, плохо ориентировался в политике. Но когда дошел, стал красным, это наверняка.
Про деда – все правильно, иным он и не мог быть: дитя своего времени, только своего, а в то время семнадцатилетний парень из среднебуржуазной семьи нечасто имел какие-то устоявшиеся политические взгляды. Но дед дедом, а речь-то о нем, об Игоре… Ладно, начал не о себе, так и продолжу не о себе. Пока. Дальше видно будет.
– Он тебе сам рассказывал?
– Он умер задолго до моего рождения.
– Откуда же ты все знаешь?
– Бабушка, отец… Они про деда многое знали. – Игорь старался отвечать не впрямую, уклончиво, переводил акцент: – Дед у меня – герой-удалец. В финскую воевал, Великую Отечественную до конца прошел, полковником конец войны встретил. А потом демобилизовался, до смерти в газете работал.
– Журналист? Тоже Бородин фамилия?
– Нет, он не писал, не вспоминай. Он выпускающим работал, в типографии. А писать мечтал. Даже пробовал чего-то. Царапал в тетрадке перышком. И заметь, именно о гражданской войне, наверно, и меня заразил.
– Ты же его не знал, не застал.
– Он меня генетически заразил…
Посмеялись. Настя попросила:
– Ты бы мне рассказал обо всем этом подробно, а?
– О чем именно?
– О путешествии деда. Ты о нем подробно знаешь?
Усмехнулся: куда уж подробнее…
– Хорошо, будет время – расскажу.
– Завтра? Идет?..
Ты этого хотел, Игорек? Поведать Насте о хождении по времени, в подробностях поведать, ничего не упустить, не забыть. Ни старика Леднева, ни Пеликана, ни Лиду, ни ее тетку, ни даже босого мальчишку-вестника. Только не о себе придется говорить. О деде. А какая разница: тоже мальчик из хорошей семьи, тоже Бородин, тоже семнадцатилетний. Пускай о деде. Лишь бы выговориться…
