Он вошел в бунгало и завалился на кровать. Ему снились райские сады и райские гурии. Решено: надо будет выписать сюда девчонку посмазливее, лучше всего круглую идиотку, чтобы не додумалась оттягать у него этот рай. А пауков – дустом…
Когда он проснулся, стояла ночь. У планеты не было луны, и Трифилий сквозь сон подумал, что для курорта это изъян. А впрочем, поднакопив деньжат, можно будет приказать заарканить подходящий астероид и подвесить его на орбиту – будут курортникам и купания при луне, и серебряная лунная дорожка, и прочая полезная романтика.
Развить эту идею помешало явственное ощущение: он в бунгало не один. Обмирая от страха при мысли о хищниках, ищущих пропитание в ночных потемках, Трифилий дотянулся до выключателя. По счастью, атомный источник не иссяк и не сломался – помещение залил ровный свет. На полу, ослепше моргая глазенками, сидел лохматый паук и тоже, как видно, содрогался от ужаса. Впрочем, при ближайшем рассмотрении он оказался похож скорее на маленькую обезьянку о восьми волосатых лапах. Тот ли это зверек, что давеча собирал урожай с пальмы, или другой, но очень похожий на того, Трифилий не понял.
Иной фауны в пределах спальни не наблюдалось. Трифилий приободрился, сообразив, что при необходимости сумеет разделаться с десятком таких мартышек. Если, конечно, их укус не ядовит.
– Брысь, – сказал Трифилий, неприязненно разглядывая две пары лишних конечностей, прикрепленных к макаке неизвестно зачем. – Пшел вон.
– Ктотыктотыктотыктоты… – волнуясь, заверещал восьмилапый зверек, затем затих, вывернул одну из средних лап в трех суставах, почесал ею спину и с усилием добавил отчетливее: – Кто. Ты.
Трифилий сел на постели и поковырял в ухе. Так. Либо слуховая галлюцинация, либо говорящие зверушки. Эти… паукомакаки. Интересно, они вроде попугаев, или понимают, о чем говорят?
– А ты-то кто, осьминожка? – строго спросил он.
Лохматая осьминожка молчала. На всякий случай Трифилий решил представиться.
– Я новый хозяин этой планеты, понял? Твой царь и бог. Что хочу, то и делаю, уяснил, убогий?
С минуту зверек молча таращился на Трифилия. Затем, не издав ни звука, осторожно попятился, вышел и исчез в ночной черноте.
– Во как, – сказал сам себе Трифилий, несколько озадаченный ночным визитом, – они тут еще и разговаривают…
Он высморкался на пол, отчего несколько успокоился. Проверил еще раз, нет ли кого в спальне, запер дверь на задвижку и, подергав ставни, убедился в их прочности. До рассвета можно было спать спокойно.
Сон был безобразен. Паукообразные лохматые макаки, собравшись толпой вокруг Трифилия, верещали по-человечески, но все разом и каждая свое, так что ни слова было не разобрать. В теплом ласковом море к Трифилию подплывала длинная рыба с носом, похожим на сверло, и, осведомившись: «А ты вкусный?», начинала вворачиваться в него, как бурав. Трифилий сбивал с пальмы похожий на орех плод, и тот, внезапно обнаружив мелкозубую пасть, вещал: «Не ешь меня, я говорящий», после чего сам начинал поедать Трифилия, давясь и причмокивая. Просыпаться было противно, видеть такие сны – тем более.
Утро принесло сюрприз, и приятный: пока Трифилий спал, кто-то аккуратно сложил на веранде целую горку пальмовых плодов. Озадаченно почесав в затылке, помозговав так и этак, Трифилий решил, что не станет обижаться на раззяву, оставившего провиант в чужом жилище. Но и раззява пусть не обижается, если в его отсутствие провиант будет употреблен по назначению. Нечего, понимаешь, разбрасывать еду где попало!
Повеселев при мысли о том, что ему сегодня не придется карабкаться на пальму ради ореха насущного, Трифилий начал день с того, что плотно закусил, устроившись в плетеном кресле-качалке в тенистой части веранды. Утро выдалось жарким. С одной стороны, это было плохо, потому что Трифилий вспотел и подумал, что сегодня босиком по пляжу не походишь; с другой стороны, это было хорошо, потому что чем жарче, тем лучше бродит. Интересно, какова выйдет бражка из этих орехов?.. С содержимым бара-холодильника, имевшегося в гостиной, Трифилий уже ознакомился и признал его недостаточным.
Да, но кто же все-таки приволок орехи? Трифилий съел два и выцедил стакан легкого вина, прежде чем потерял терпение. На песчаной дорожке, ведущей к бунгало, отпечаталось великое множество мелких четырехпалых следов, по-видимому, принадлежавших местным паукомакакам, и несколько больших плоскостопых следов самого Трифилия. Не макаки же решили обеспечить его провизией!
Собственно говоря, почему бы и нет? Мысль эта посетила Трифилия, когда он приканчивал второй стакан, и не показалась слишком уж невероятной. Болтать-то они умеют? Умеют. Стало быть, запросто могут оказаться способными на большее. Как там писала тетушка Октавия: «Аборигены просто прелесть», да?
Он вынул из кармана мятое письмо, перечитал. Нет, не так, но неважно. Владения просто прелесть, а туземцы от людей без ума. Хм. Похоже на то, раз снабжают деликатесами. Стало быть, эти паукомакаки и есть туземцы? Хм-хм. А в доме кто прибирает – тоже макаки, что ли?
Трифилий сорвался с кресла, кинулся в гостиную, затем, задыхаясь от жары и сытости, исследовал спальню. Вот это номер! И как же он вчера не заметил, что везде царит идеальный порядок? Кроме, понятно, смятой постели, но ее, видимо, еще не успели прибрать как следует…
Дамские наряды в гардеробе – от вечерних до пляжных. Противосолнечный зонтик. Почему-то шуба. Ворох нижнего белья в чемодане из умерщвленного земного крокодила. Набор дорогой косметики. Кремы от загара и для загара. Тетушка жила здесь, это ясно. Без прислуги. Вероятно, наслаждалась отсутствием надоевших людей, с пожилыми миллионершами и не такие бзики случаются. А комфорт и порядок в доме ей обеспечивали, надо думать, некие туземцы, которые прелесть…
Трифилий хмыкнул, попытавшись сообразить, сколько прошло дней с момента отбытия тетушки, и понял, что ничего об этом не знает и судить об этом не может. Почему она отчалила, бросив шмотки? Уж если подарила племяннику этот райский уголок, то могла хотя бы оставить записку, швабра старая!
Стоп!.. Не худо бы удостовериться, один ли он на этой планете. В смысле, единственный ли человек, а туземцев, сколь бы прелестными они ни были, можно пока что не брать в расчет…
Будь на нем сейчас его куртка (почти новая), Трифилий непременно запустил бы обе руки в карманы, а указательные пальцы – в дырки, чтобы поковыряться за подкладкой. Так лучше думалось. Однако и без того мысли вскоре приняли определенное направление. Гиперкабина! Учет и контроль!
Бежать по горячему песку босиком оказалось все-таки можно, если не останавливаться, и Трифилий решил не возвращаться за ботинками. Влетев в жаркую, как духовка, гиперкабину, он некоторое время разбирался с панелью управления и обливался потом. Найдя команду «Справка» – ткнул в нее и из потока цифр выудил нужные.
Гиперкабина была установлена полтора года назад. За это время она перебросила на планету 37 человек и отправила восвояси 35 человек, не считая различных грузов. Кроме того, 44 раза кабиной воспользовался курьер-андроид галактической почтовой службы – 22 раза на вход и столько же на выход. В последний раз кабиной пользовались 14 часов 02 минуты назад…
Я и пользовался, подумал Трифилий, слизывая с губ соленый пот. Затем без всякого перехода его пробрало что-то похожее на симптом малярии: внезапный озноб после жара без всякого предупреждения.
На планете находился еще один человек!
На ЕГО планете!
Кто? Почему? По какому праву?
Тридцать семь человек… Ну ладно, поначалу, допустим, сюда явились какие-нибудь землемеры. Затем, надо думать, строительная бригада, быстренько собравшая вот это самое бунгало, вполне себе симпатичное… Затем уже обслуга тетушки Октавии (вероятно, впоследствии отпущенная), а через несколько дней и она сама. Наверняка ее отдых не раз нарушался визитами всяческих управляющих и поверенных из конторы «Цербер Магнум». Трифилий поскреб потный затылок. Ладно, с числом 37, будем считать, разобрались. Не чрезмерное. Но откуда взялся лишний человек? Почему не эвакуировался? Помер он тут, что ли?
Хм, а почему бы и нет. Тут отдал концы, пережрав орехов, тут и похоронен. Или даже не похоронен, а, например, утоп в море, купаясь, тело не найдено. Очень может быть.
Повеселев, Трифилий выскочил из кабины на песок, взвыл, заплясал и что есть духу припустил к бунгало. В ботинках он вторично пересек полосу пляжа, разделся и смыл с тела пот. Вода показалась теплее вчерашней, но освежала. Мелкие волны ласкали тело. Жизнь все-таки была хороша. А тот, кто при такой жизни додумался утонуть, наверняка не стоит доброго слова – дрянь человечишко, меланхолик и черный завистник, вроде братишки Цезаря, чтоб ему отравиться муниципальным супом. И неудивительно, что тело не найдено. Кому оно нужно? Во всяком случае, он, Трифилий Клюге, искать такое тело точно не стал бы и не станет…
