Квантовый вор - Ханну Райяниеми

Но кем я был? И чем занимался?

Марсианское вино вызвало воспоминания, но никаких четких концепций: как будто из мозга брызнули капли краски. В них была девушка по имени Раймонда, и было еще что-то под названием Тибермениль [14]. Возможно, Миели права: не стоит рассчитывать, что мое старое «я» волшебным образом подскажет, куда двигаться дальше, а попытаться применить систематический метод. Я должен вернуть долг ей и ее таинственным нанимателям, и чем скорее я с этим разберусь, тем лучше.

Я сажусь на кованую железную скамью на краю площади, у самой границы публичного круга. Общество Ублиетта неукоснительно чтит право на уединение, но только не на агорах: здесь принято демонстрировать себя публике. Выходя с улиц на площадь, люди инстинктивно меняют свое поведение: спины выпрямляются, кажется, будто все двигаются с преувеличенной осторожностью и приветствуют окружающих короткими кивками. То, что происходит здесь, остается в памяти каждого и доступно всем. Это место публичных обсуждений и демократии, где вы можете попытаться повлиять на Голос, электронную систему правления Ублиетте. И очень полезно для крипто-архитекторов: общедоступная территория, где можно проследить эволюцию города…

Откуда я все это знаю?

Я мог извлечь информацию из короткой экзопамяти, полученной вместе с временным гражданством и Часами, купленными для нас Миели. Но нет. Я не щурился — не сосредотачивался сознательно на получении информации из коллективной базы памяти Ублиетта. Это означает, что я был гражданином Ублиетта раньше, по крайней мере, некоторое время. Следовательно, у меня были Часы, а здесь наличие Часов подразумевает и обладание экзопамятью, хранилищем твоих мыслей и желаний, которые определяют личность при переходе от Достойного к Спокойному состоянию. Может, именно это я и ищу: Часы того, кем я здесь был.

Я прокручиваю эту мысль в голове. Вариант почему-то кажется мне слишком простым, слишком грубым, слишком ненадежным. Пошел бы на такое прежний я? Стал бы доверять секреты экзопамяти гражданина Ублиетта? Мне становится холодно, когда я понимаю, что не имею об этом ни малейшего представления.

Я ощущаю потребность сделать что-нибудь, что поможет снова почувствовать себя самим собой, поэтому поднимаюсь и иду вдоль края площади, пока не обнаруживаю красивую девушку. Она сидит на скамье рядом с общественным фабрикатором и надевает роликовые коньки с огромными колесами, которые только что оттиснул автомат. На ней белый топ и шорты. Обнаженные ноги, безупречно длинные, отливают золотом.

— Привет. — Я дарю ей свою лучшую из улыбок. — Я ищу Революционную библиотеку, но мне говорят, что никаких планов города не существует. Не можете ли вы указать хотя бы верное направление?

Она морщит загорелый носик и исчезает, а вместо нее расплывается серая метка заполнения гевулота. А потом девушка убегает, и серый сгусток быстро движется вдоль проспекта.

— Я вижу, ты развлекаешься, — говорит Миели.

— Двадцать лет назад она улыбнулась бы мне в ответ.

— Так близко к агоре? Не думаю. Кроме того, ты неумело воспользовался гевулотом: надо было сделать этот разговор приватным. Ты уверен, что жил здесь?

— Кто-то прекрасно выполнил домашнее задание.

— Да, — говорит она.

Я в этом не сомневаюсь: она использовала все возможности, предоставляемые нашим временным гражданством и доступом в общественную экзопамять.

— Меня это немного удивляет. Если ты и в самом деле жил здесь в последние два десятилетия, ты или выглядел иначе, или никогда не посещал площадей и общественных мероприятий. — Она смотрит мне в глаза. На ее лбу выступила испарина. — Если ты каким-то образом подделал эти воспоминания, если это попытка сбежать, ты быстро убедишься, что я к этому готова. И последствия придутся тебе не по вкусу.

Я снова опускаюсь на скамью и смотрю на площадь. Миели, держа спину абсолютно прямой, садится рядом, и со стороны видно, насколько ей неудобно. Сила тяжести явер причиняет ей боль, но она ни за что в этом не признается.

— Это не попытка побега, — говорю я. — Я признаю свой долг перед тобой. И все вокруг кажется мне таким знакомым — мы прибыли в нужное место. Но я не знаю, каким должен быть следующий шаг. Я не нашел никаких признаков этого Тибермениля, но это и неудивительно; между нами не один пласт тайн. — Я усмехаюсь. — Уверен, что прежний я развлекается, наблюдая за нами. Честно говоря, он может оказаться умнее нас обоих.

— Прежний ты, — говорит она, — угодил в тюрьму.

— Туше. — Я перекачиваю частицу времени из своих временных Часов (небольшой серебряный диск на прозрачном браслете; тонкая стрелка передвигается на миллиметр) в стоящий у скамьи фабрикатор. Аппарат выплевывает темные очки. Я протягиваю их Миели. — Вот. Попробуй.

— Зачем?

— Чтобы скрыть выражение Гулливера на своем лице. Ты не слишком подходишь этой планете.

Она хмурится, но медленно надевает очки. Они подчеркивают ее шрам.

— Знаешь, — говорит она, — сначала я собиралась законсервировать тебя на «Перхонен», чтобы самой отправиться сюда, собрать информацию об ощущениях и закачивать ее в твой мозг, пока к тебе не возвратится память. Но ты прав. Это место мне не нравится. Здесь слишком много шума, слишком много пространства, слишком много всего.

Она откидывается на спинку скамьи и подбирает ноги, принимая позу лотоса.

— Но у них теплое солнце.

И в этот момент я замечаю босоногого мальчишку примерно пяти марсианских лет, который машет мне рукой с противоположного края площади. И его лицо мне знакомо.

Знаешь, когда все закончится, я намерена его убить, сообщает Миели «Перхонен», улыбаясь вору.

Даже без предварительных мучений? Ты проявляешь признаки слабости.