— Ага… Здрасьте… — «Маэстро» слегка смущенно шмыгнул поцарапанным носом.
Его приятель деликатно осведомился:
— Мы вас не очень стукнули?
— Не очень. Меня трудно своротить с места…
Они посмеялись. И смотрели открыто, без боязни и подозрения, вольные дети счастливого города, где нет никакой опасности для маленьких жителей. Большие тетратканевые куртки висели на их плечах, как рыцарские плащи.
— Я слушал ваш концерт, — сказал я. — Замечательно вы поете. Могу сказать со знанием дела, поскольку в детстве сам пел в мальчишечьем хоре. Правда, было это в незапамятные времена. И сейчас в это трудно поверить, глядя на мою монументальную фигуру…
Мой знакомый опять вежливо посмеялся, а его приятель — рыженький и серьезный — сдержанно возразил:
— Ну почему же…
Видимо, он уловил, что я подлаживаюсь к ним. Надо было приступать к делу.
— Кстати… — сказал я и ощутил, как засосало под сердцем. — Я очень был похож на вашего юного коллегу, который пел «Песню Джима». И между прочим, сам я тоже исполнял эту песню. Любопытно узнать, как зовут этого голосистого юнгу?
Фонарь светил ребятам в спину, лица их были в тени, но я все же заметил, как скользнуло по лицам недовольство.
— Мы не знаем, — неохотно отозвался хорист с поцарапанным носом.
А другой проговорил чуть насупленно:
— Это же не наш солист…
Чего-то подобного я ждал! И стало еще тревожнее. Но я изобразил легкое такое, небрежное удивление:
— Вот как? Ваш руководитель маэстро Полоз практикует приглашение звезд со стороны?
— Он много чего практикует, нас не спрашивает, — уже с откровенной хмуростью сообщил рыженький. — Он любит эффекты.
— Ага, — простодушно подтвердил обладатель поцарапанного носа. — Приведет незнакомого пацана прямо на концерт и говорит: «Этот мальчик будет сегодня петь с нами…»
— Но как же так? Без репетиции?
— Репетиции бывают, но с кем-нибудь из наших солистов. А в последний момент — здрасьте, вот вам новенький.
— А после концерта — до свидания, — вздохнул рыженький. — Даже познакомиться не хватает времени…
— Почему так?
— Ну… — Поцарапанный нос пожал плечами. — Он говорит: «Эти дети из других коллективов, им надо скорее обратно…»
— Обидно вам? — посочувствовал я.
Рыженький возразил рассудительно, однако не очень искренне:
— Главное, чтобы номер получился, а обид в искусстве быть не должно.
— Это господин Полоз так говорит?
— Ага… — выдохнул поцарапанный нос. Сокрушенно и дурашливо.
— Значит, ничего вы про этого юнгу не знаете…
— Не-е, Полоз нам не говорил… А вы спросите его самого! — оживился поцарапанный нос. — Вон они идут!
От эстрады — не там, где фургон, а с другой стороны — шли Полоз и загадочный солист. Мальчик был в той же одежде, что на сцене. Он что-то возбужденно говорил Полозу. Тот наклонялся и, отвечая, придерживал его за плечо.
Они уходили.
— До свидания, судари мои, — торопливо сказал я мальчишкам. И через кусты, спиной вперед вышел на аллею. Полоз и мальчик были метрах в десяти. Я двинулся следом. Они свернули к выходу из сада. Недалеко от арки стоял на обочине темно-красный, плоский, как черепаха, автомобиль. Полоз открыл дверцу, мягко, но настойчиво поторопил мальчика (тот будто сомневался: ехать или нет?). Сели, дверца захлопнулась.
Что было делать? Крикнуть: «Подождите»? Я чувствовал: нельзя. Но ведь сейчас уедут, и тогда ищи-свищи… Вот машина уже тронулась…
К счастью, такси с автоводителем высадило у тротуара парочку и зажгло зеленый фонарик. Я прыгнул в фаэтон:
— Вперед! Вон за той красной машиной!
— Преследование запрещено правилами, — капризным жестяным голосом сообщил динамик.
— Балда! Это мои друзья, мы едем в гости! Если отстану — заблужусь, не знаю адреса. Жми!
— Тогда двойная плата, — сообщил этот механический жлоб.
— Черт с тобой! — я сунул кредитную карточку в щель из панели.
Машина Полоза уже мигала рубиновыми огоньками в конце квартала. Но получивший двойную плату электронный водитель оказался мастером. Скоро догнал красную «черепаху» и поехал сзади метрах в сорока.
Сперва мы катили среди других машин, и Полоз едва ли мог заподозрить слежку. Но скоро магистрали центра сменились нешумными улицами с бледными фонарями. А затем потянулась каштановая аллея, где сквозь листву еле пробивался свет окон. Это был район окраинных коттеджей.
— Не приближайся, держи интервал, — велел я. — И пригаси фары.
— А говорил — друзья, — хмыкнул электронный нахал.
— Тебе заплатили, сколько просил! Делай, что сказано. Машина капризно вильнула, но послушалась.
Через минуту я увидел, что автомобиль Полоза свернул в какие-то ворота.
— Проедешь мимо и затормозишь метрах в двадцати… Фаэтон так и сделал. Уже без комментариев. Я вышел.
— Прикажете ждать? — официально спросил динамик.
— Можешь ехать.
2
Такси укатило. Я быстро пошел назад, к решетчатым воротам, над которыми висел граненый фонарик с яркой лампочкой-свечкой.
За воротами в глубине темных зарослей светились окна. Судя по всему, там стоял средних размеров особняк.
Я услышал на миг два голоса: мальчишечий и взрослый — Полоза. Потом закрылась дверь.
Самое теперь было дело — перемахнуть невысокую узорчатую изгородь и пробраться к окнам. Но я понимал, что изгородь наверняка с электронным сторожем. Сразу в доме поднимется трезвон!
Я торопливо пошел вдоль заборчика. Он скоро закончился. Точнее, свернул, следуя узкой аллее, которая огибала двор и сад. И я свернул. И оказался совсем недалеко от боковой стены дома, в которой горело широкое овальное окно. Гореть-то горело, но увидеть ничего я не мог: нижнюю половину окна закрывали кусты.
Я обернулся. Неподалеку выступал из тьмы толстый изогнутый ствол дерева. Я подошел, положил руки на теплую бугристую кору.
«Ну, ты прямо совсем как пацан, — мелькнула мысль. — Затеял игру в сыщики, старый дурень…» Но предчувствие было сильнее насмешки. Нет, не до игры тут… Я поднапрягся, прогоняя из тела остеохондроз и лишнюю тяжесть. Все-таки великое дело аутотренинг по системе доктора Павлова-Садовского, вечная ему память… Напружинил руки, скакнул на изгиб ствола. Отсюда ствол уходил вверх вертикально, однако было на нем немало удобных выступов и сучьев. Я, проталкиваясь головой через листья, поднялся метра на три. Колючий каштан угодил мне за шиворот. Будь он проклят, пришлось вытряхивать… Повозившись, я отыскал в черных разлапистых листьях разрыв, глянул сквозь него.
