Когда он прыгал из кузова, одна шашка выскользнула из ножен, обогнала сержанта в полете и воткнулась рукоятью в снег. А Женька, приземлившись, наделся на острие шашки задницей.
Пострадал на секретной службе.
Ну, какая служба, такой и Джеймс Бонд.
Нахохотавшись до колик, штабные задумались, как человеку помочь. Ему повезло: он заработал глубокую, но безобидную дырку в мякоти. Увы, нормально ухаживать за раной Женька без посторонней помощи не мог. Ходить в лазарет он отказался: новость мигом просочилась бы в батарею управления, к которой сержант был приписан, а тогда хоть ложись и помирай: засмеют.
Чертежники отнеслись к травме сержанта Ясакова с сочувствием. Поржали день, поржали другой — и успокоились. Но первая же попытка сменить Женьке пластырь закончилась истерическим припадком у Паши Гусева. Тот потом объяснил, что Ясаков ему, конечно, друг, но пускай как-нибудь сам, а то у Гусева руки дрожат от хохота.
Женька, стоя посреди чертежки с голым задом, страдальчески оглянулся на меня. Естественно, я был здесь. Машинист "строевой части" и адъютант начПО тоже хотели прийти, но их отговорили, зная за обоими нехватку гуманизма — они бы тут вообще по полу катались.
Я подумал-подумал, взял себя в руки, спокойно обработал рану и заклеил ее. После чего был назначен ответственным за Женькину задницу. Мне полагалось вознаграждение: Ясаков, хоть и в попу раненый, мимоходом украл из Дома офицеров упаковку "сладкой плитки". Это вроде шоколада на вид. Ребятам не понравилось, а я с детства обожал соевые батончики. Увидев, как я лихо "плитку" уминаю, старшие посовещались и решили: выдавать мне строго по одной в день, не больше.
Ясаков ходил по штабу, ковыляя, и всем своим видом демонстрировал, что у него вот-вот отвалятся руки и ноги. Между делом он победил в чемпионате батареи управления по чистке сапог. Вернее, по не-чистке. Сапоги у Женьки были на вид совершенно плюшевые, они не видели щетки больше трех месяцев.
"Постоянный состав" Мулинской учебки вообще, за редким исключением, старался выглядеть неухоженным и расхристанным. Так "постоянка" проводила грань между собой и курсантами. Штабные, вся служба которых проходила на глазах у офицеров, выглядели не лучше, а зачастую страшнее остальных. Один адъютант начПО разгуливал наглаженный и чистый. Женька и я были еще туда-сюда, а вот чертежникам не хватало только надписей "Не прислоняться" поперек спины. В смысле — не прислоняйся к чертежнику, а то испачкаешься. Такая уж работа.
Офицеры глядели на это сквозь пальцы: мы много трудились, мы были нужны.
— Бывают домовые, а я — штабной! — говорил чертежник Паша Гусев, счищая краску с рукава лезвием бритвы.
Его даже вызывали на собеседование в штаб округа, так он хорошо делал свое дело. Но Паша не горел желанием остаться на сверхсрочную, а служить ему оставалось меньше года.
— Люблю штабных, — сказал мне один проверяющий. — С ними всегда есть, о чем поболтать, ведь в штабы берут самых толковых.
Он нашел верное слово. В штабы брали разных, не обязательно шибко умных и сильно образованных, но как правило — толковых. Тех, кто быстро соображает. Естественно, такие солдаты и сержанты со временем наглеют, требуют к себе особого отношения, но за это они платят сторицей. Опытный штабной — ценный человек.
По нам видно было, что мы особенные. Заходя в магазин или чайную, я разрезал толпу курсантов как ледокол. Они сами передо мной расступались. Хотя формально и я был курсантом. Но армия приучает людей мгновенно, чуть ли не бессознательно, считывать такие коды, как мельчайшие отличия в одежде и прическе. И выражение лица многое значило. Мы, штабные, чувствовали себя в Мулино гораздо свободнее прочих. Они даже передвигались только по заранее предписанным маршрутам, а мы сами выбирали дорогу, в нашем распоряжении была вся территория части, до последнего уголка. Нас могли отправить с поручением куда угодно: кого — воровать оконные стекла из нежилого дома, кого — аж в Москву с деловой перепиской.
У штабных был свой режим дня. Начальство частенько запаздывало с подготовкой документов, тогда мы вкалывали ночами. Машбюро хронически не успевало обработать всю макулатуру, которой его заваливал политотдел, так что ваш покорный слуга не скучал ни часа. Меня вообще иногда сдавали на день-другой в аренду — отправляли, допустим, в соседний ГУЦ обеспечивать учения. А я хоть и отвыкал потихоньку чему-нибудь удивляться, тем не менеее, не упускал случая приобрести новый опыт.
Свободное время мы тоже проводили не по-солдатски. Например, нас могли позвать в клуб на закрытый ночной просмотр фильма "Пролетая над гнездом кукушки". Как сказал киномеханик, смотреть серьезное кино днем, когда полный зал курсантов, будет невыносимо. И мы сидели ночью в клубе впятером. Я потом зашел на воскресный дневной сеанс и убедился — киномеханик более, чем прав.
У нас был налажен тесный контакт с библиотекой. Благодаря этому мы прочли повесть "Сто дней до приказа" несмотря на то, что соответствующий номер журнала "Юность" в армии был под запретом. Я между делом привил ребятам вкус к Бунину, и они сначала зачитывались "Темными аллеями", а потом взялись за вещи потруднее.
Иногда, конечно, заедала тоска. У каждого была своя мучительная любовная история, каждого то ли уже бросила, то ли собиралась бросить подруга — в общем, хватало тем для разговора. Но потом выйдешь покурить на крыльцо, весь такой несчастный, а из-за забора раздается многоголосый хор:
И ей понра-авилась
Шинель военная,
Погона синяя
И звездочка на ней…
Влезешь на забор полюбопытствовать. За забором идет по дороге неправдоподобно четкий строй. В "хабэшках" и бушлатах без знаков различия, в шапках без кокард. А вокруг "коробки" на некотором отдалении шагают краснопогонники с автоматами наперевес. Это дисбат возвращается с работы.
Сразу чувствуешь, что у тебя-то жизнь удалась. Хотя вокруг разговаривают исключительно матом (особенно молодые политработники, они так ставили себя ближе к народу), кормят плохо, одежда неудобная, вода горячая только в бане, климат гадкий. Зато "на дизеле" вообще смерть. Почувствуй, как тебе повезло, и веди себя хорошо…
В штабе было очень холодно, мы более-менее спасались вшивниками (так в армии зовут любую теплую поддевку под форму) и электрическими отопителями. За калориферами, особенно с открытой спиралью, охотился начальник тыла дивизии — я уже вспоминал об этом. Но в кабинете "общего политотдела" товарища подполковника ждало жестокое разочарование.
Однажды утром тыловик заглянул к нам, увидел включенный отопитель и без лишних слов конфисковал его. Вскоре явился Тяглов.
