Роган растолкал стоявших перед ним в тот момент, когда носилки проносили мимо него, — и остолбенел. В первое мгновение он ещё думал, что действительно произошёл несчастный случай, но у человека на носилках были связаны руки и ноги.
Дёргаясь всем телом так, что скрипели верёвки, которыми он был связан, и широко раскрыв рот, человек издавал какой-то странный скулящий вой. Группа с носилками ушла вперёд, продвигаясь в световом пятне прожектора, а до Рогана, стоящего в темноте, всё ещё доносилось это нечеловеческое скулящее завывание. Белое пятно света с двигающимися в нём фигурками людей уменьшалось, поднимаясь по пандусу: остановилось на широко зияющем отверстии грузового люка. Роган начал допытываться, что случилось, но кругом были люди из группы «Кондора», которые знали не больше его самого.
Прошло немало времени, прежде чем Роган опомнился и навёл хоть некоторый порядок. Вереница машин пошла вверх по пандусу, осветился лифт, толпа, теснящаяся возле него, стала таять; наконец и Роган одним из последних поднялся вверх, вместе с тяжело навьюченными арктанами, спокойствие которых казалось ему коварнейшей насмешкой.
Внутри ракеты протяжно звенели информаторы и внутренние телефоны, на стенах ещё горели сигналы, вызывающие врачей по тревоге, но вскоре они погасли. Коридоры постепенно пустели, часть экипажа спускалась вниз, в кают-компанию. Роган слышал разговоры и шаги в коридорах; какой-то опоздавший арктан тяжело шагал, направляясь к отсеку роботов. Наконец все разошлись, а Роган стоял один, будто парализованный, словно утратив надежду понять, что происходит, и уверившись, что никакого объяснения этому нет и быть не может.
— Роган!
Роган вздрогнул. Этот окрик привёл его в себя. Перед ним стоял Гаарб.
— Это вы? Гаарб… вы видели? Кто это был?
— Кертелен.
— Что?! Это невозможно…
— Я видел его почти до самого конца…
— До какого конца?
— Я был с ним вместе, — неестественно спокойно произнёс Гаарб.
— Исследовательская группа в пустыне?.. — еле выговорил Роган.
— Да.
— И что же с ним случилось?
— Галлахер избрал это место на основании сейсмических зондирований… Мы попали в лабиринт неглубоких извилистых ущелий, — медленно говорил Гаарб, словно не к нему обращаясь, а просто силясь припомнить очерёдность событий. — Там мягкие породы органического происхождения, изрытые водой, масса гротов, пещер… вездеходы пришлось оставить наверху… Мы шли, держась вместе, было нас одиннадцать человек. Феррометры показывали наличие железа в большом количестве; мы его искали. Кертелен думал, что там где-то запрятаны какие-то машины.
— Да, мне он тоже говорил нечто подобное… И что же было дальше?
— В одной из пещер, совсем неглубоко, под натёками — там есть даже сталактиты и сталагмиты, — он нашёл что-то вроде автомата.
— В самом деле?
— Нет, это не то, что вы думаете. Совершеннейшая рухлядь, съеден даже не ржавчиной — это какой-то нержавеющий сплав, — но коррозией, полуистлевший, ну попросту обломки.
— Но, может, другие…
— Да ведь этому автомату по меньшей мере триста тысяч лет.
— Почём вы знаете?
— Потому что на нём оседал известняк, по мере того как испарялась вода, капающая со сталактитов. Галлахер сам проделал примерные расчёты, исходя из скорости испарения, образования осадка и толщины его слоя. Триста тысяч лет — это по самым заниженным расчётам… Да и вообще автомат этот, собственно, знаете, на что похож? На эти самые руины!
— Значит, это никакой не автомат…
— Нет, он, должно быть, двигался, только не на двух ногах. И не как краб… Да вообще-то не успели мы выяснить — сразу вслед за этим…
— Ну, что же было?
— Я время от времени пересчитывал людей. Я был в прикрытии, понимаете, обязан был охранять их… но они ведь все были в кислородных масках, вы же знаете — в масках все становятся похожи друг на друга, а комбинезоны тоже трудно было различить по цвету, очень уж они перепачкались глиной и запылились. Вдруг я одного человека недосчитался. Созвал я всех, и мы начали поиски. Кертелен очень обрадовался своему открытию, вот и продолжал шнырять по ущелью. Я думал, что он просто свернул в какое-нибудь ответвление ущелья… там ведь полно закоулков, но все они короткие, неглубокие, отлично освещённые… И вдруг он вышел навстречу нам из-за поворота. Уже в таком состоянии. С нами был Нигрен, он сначала подумал, что это тепловой удар…
— Так что же с ним, собственно?
— Он без сознания. Хотя вообще-то нет. Он может ходить, двигаться, но только невозможно установить с ним контакт. И речь он потерял. Вы слыхали его голос?
— Да.
— Теперь он вроде выдохся немного. Сначала было ещё хуже. Никого из нас он не узнавал. В первые минуты это было самым страшным. Я кричу: «Кертелен, куда ж ты запропал?» — а он идёт мимо, ну будто оглох, прошёл между нами и двинулся вверх по ущелью, но такой походкой, так как-то чудно, что все мы похолодели. Ну прямо будто подменили его. На оклики он не реагировал, мы побежали за ним. Что там делалось! Словом, пришлось его связать, иначе нам бы его сюда не доставить.
— А врачи что говорят?
— Да переговариваются, как положено, по-латыни, а вообще-то ничего не понимают. Нигрен и Сакс пошли к командиру, можешь там их расспросить…
Гаарб ушёл тяжёлыми шагами, наклонив голову на свой особый манер. Роган на лифте поднялся наверх, в рулевую рубку. Там было пусто, но, проходя мимо картографической кабины, он услыхал сквозь неплотно прикрытую дверь голос Сакса и вошёл туда.
— Будто бы абсолютная потеря памяти. Так это выглядит, — говорил нейрофизиолог.
Он стоял спиной к Рогану и разглядывал рентгеновские снимки, поднимая их к свету. За столом над открытым бортжурналом сидел астрогатор; поднятая рука его лежала на стеллаже, битком набитом свёрнутыми в рулон звёздными картами. Он молча слушал Сакса, который неторопливо вкладывал снимки в конверт.
— Амнезия. Но невероятно полная. Он потерял не только память о себе, но и речь, способность писать, читать. Это, собственно говоря, нечто большее, чем амнезия: полнейший распад, уничтожение личности. У него не осталось ничего, кроме примитивнейших рефлексов. Он может ходить и есть, но только если пищу придвигать к его губам. Он тогда её схватывает, но…
— Он видит и слышит?
— Да. Несомненно. Но не понимает того, что видит. Не отличает людей от движущихся предметов.
— Рефлексы?
— Нормальные. Тут всё дело в центре.
— В центре?
— Ну да. В мозге. Будто бы полностью стёрты все и всякие следы памяти.
— Так, значит, тот человек с «Кондора»…
