— Амнезия. Но невероятно полная. Он потерял не только память о себе, но и речь, способность писать, читать. Это, собственно говоря, нечто большее, чем амнезия: полнейший распад, уничтожение личности. У него не осталось ничего, кроме примитивнейших рефлексов. Он может ходить и есть, но только если пищу придвигать к его губам. Он тогда её схватывает, но…
— Он видит и слышит?
— Да. Несомненно. Но не понимает того, что видит. Не отличает людей от движущихся предметов.
— Рефлексы?
— Нормальные. Тут всё дело в центре.
— В центре?
— Ну да. В мозге. Будто бы полностью стёрты все и всякие следы памяти.
— Так, значит, тот человек с «Кондора»…
— Да. Теперь я в этом уверен. Там было то же самое.
— Видал я однажды нечто подобное… — совсем тихо, почти шёпотом сказал астрогатор. Он глядел на Рогана, но будто не видел его. — Это было в пространстве…
— Ах, знаю! И как это мне в голову не пришло! — чуть не крикнул нейрофизиолог. — Амнезия после магнитного удара, так ведь?
— Да.
— Я такого случая никогда не наблюдал. Знаю этот синдром только теоретически. Это ведь случалось много лет назад при прохождении на большой скорости через сильные магнитные поля?
— Да. То есть в особых условиях. Тут существенна не столько сама напряжённость магнитного поля, сколько её градиент и стремительность происходящего изменения. Если в пространстве встречаются большие градиенты — а бывают и скачкообразные увеличения, — то индикаторы обнаруживают их на расстоянии. Раньше таких приборов не было…
— Правильно… — повторял врач. — Правильно… Аммерхаттен проводил такие эксперименты на обезьянах и кошках. Подвергал их действию мощных магнитных полей, и они теряли память…
— Да, ведь тут есть нечто общее с электрическим стимулированием мозга…
— Но в этом случае, — вслух рассуждал Сакс, — мы, кроме рапорта Гаарба, располагаем показаниями всех людей его группы. Мощное магнитное поле… ведь это ж, наверное, сотни тысяч гаусс?
— Сотен тысяч недостаточно. Нужны миллионы, — безучастно сказал астрогатор. Лишь теперь его взгляд остановился на Рогане. — Войдите и закройте дверь.
— Миллионы?! И наши приборы не обнаружили бы такое поле?
— В одном случае, — сказал Горпах. — Если б оно было сконцентрировано в очень малом пространстве — ну, скажем, величиной с этот глобус — и снаружи было бы экранировано…
— Словом, если бы Кертелен всунул голову между полюсами гигантского электромагнита?..
— Даже этого мало. Поле должно вибрировать с определённой частотой.
— Но там не было никакого магнита и никакой машины, кроме тех проржавевших обломков. Ничего, одни только промытые водой ущелья, гравий да песок…
— И пещеры, — мягко и словно равнодушно заметил Горпах.
— И пещеры… Вы что же думаете, что его кто-то затащил в этакую пещеру, где есть магнит… нет, ведь это же…
— А вы как это объясняете? — спросил командир, и казалось, что разговор этот не то надоел ему, не то стал утомлять.
Сакс молчал.
В три сорок ночи весь корабль наполнился протяжным звонком тревоги. Люди вскакивали с постелей и, ругаясь на чём свет стоит, на ходу одеваясь, мчались на свои посты. Роган уже через пять минут после начала тревоги очутился в рулевой. Астрогатора там ещё не было. Роган подбежал к центральному экрану. Чёрная ночь на востоке редела от бесчисленных белых вспышек. Казалось, будто летящий из одного пункта рой метеоритов атакует ракету. Он глянул на контрольные приборы поля. Автоматы он запрограммировал сам: они теперь уже не могли реагировать ни на дождь, ни на песчаную бурю. Из невидимой во тьме пустыни летело что-то и разбрызгивалось огненными бисеринками. На поверхности поля возникали взрывы, загадочные снаряды отскакивали, уже в огне чертили светящиеся, постепенно меркнущие параболы или стекали по выпуклости силовой оболочки. Вершины дюн возникали на миг из мрака и таяли; стрелки контрольных приборов лениво подрагивали — мощность, которую потребляла система эмиттеров на защиту от загадочной бомбардировки, была относительно невелика. Уже слыша за спиной шаги командира, Роган поглядел на спектроскопические индикаторы.
— Никель, железо, марганец, бериллий, титан, — прочёл на ярко освещённом щите астрогатор, став рядом. — Много бы я дал, чтобы посмотреть, что же это такое…
— Дождь металлических частиц, — медленно проговорил Роган. — Судя по разрядам, размеры их невелики…
— Охотно бы я поглядел на них вблизи… — буркнул командир. — Как вы думаете, может, рискнуть?
— То есть выключить поле?
— Да. На долю секунды. Небольшое количество их попадёт в зону защиты, а остальных мы отрежем, снова включив поле…
Роган довольно долго не отвечал.
— Что ж, можно бы… — нерешительно сказал он наконец.
Но не успел командир подойти к пульту управления, а светящийся рой уже угас так же внезапно, как и возник, и настала тьма, такая, которую знают лишь планеты, лишённые лун, кружащиеся вдали от центральных звёздных скоплений Галактики.
— Не удалась нам охота, — проворчал Горпах.
Он долго стоял, положив руку на главный выключатель, потом, слегка кивнув Рогану, вышел. Стонущий звук сигналов, отменяющих тревогу, наполнял все ярусы корабля. Роган вздохнул, ещё раз поглядел на экраны, залитые чёрной тьмой, и пошёл спать.
Они начинали уже привыкать к планете — к её неизменному пустынному облику с прозрачными тенями тающих, неестественно светлых облаков, между которыми и днём просвечивали яркие звёзды, к шороху песка, оседающего под колёсами и под ногами, к багровому грузному солнцу, касания которого неизмеримо нежнее, чем на Земле, и если подставишь ему спину, то почувствуешь не тепло, а вроде как молчаливое его присутствие.
По утрам исследовательские группы отправлялись на свои участки, энергоботы исчезали средь песчаных холмов, колыхаясь, словно неуклюжие лодки, опадала пыль, и оставшиеся на «Непобедимом» говорили о том, что будет на обед, что сегодня сказал радарный боцман боцману связистов, или пытались припомнить, как звали пилота, который потерял ногу во время аварии на навигационном спутнике Терра-5. Болтали вот так, сидя на пустых канистрах под корпусом, тень которого поворачивалась, словно стрелка гигантских солнечных часов, и всё удлинялась, пока не достигала линии энергоботов. Тогда люди вставали и начинали высматривать возвращающихся. Те же, что возвращались, голодные и усталые, разом утрачивали оживление, которое поддерживала в них работа. Даже группа «Кондора» через неделю перестала приносить сенсационные новости, сводившиеся к тому, что в обнаруженных останках удалось распознать кого-то из знакомых. То, что в первые дни было символом ужаса, привезли с «Кондора», тщательно упаковали (ведь как иначе назовёшь добросовестное укладывание всех уцелевших человеческих останков в герметические контейнеры, которые потом отправились вниз, на корму), и оно исчезло. И тогда люди, по-прежнему просеивающие песок вокруг кормы «Кондора» и обшаривающие его каюты и коридоры, вместо облегчения, которого, пожалуй, можно было ждать, начали испытывать томящую скуку и, словно забыв о том, что случилось с экипажем «Кондора», занялись коллекционированием дурацких пустячков, неизвестно кому принадлежавших прежде, оставшихся после несуществующих уже владельцев. Так что вместо документов, которые объяснили бы загадку — за неимением таких документов, — они привозили то старую губную гармонику, то китайскую головоломку, и предметы эти, уже лишённые своего мистического зловещего ореола, шли в оборот, становились словно бы общей собственностью команды. Роган, который нипочём бы не поверил, что такие вещи возможны, уже через неделю вёл себя точно так же, как и остальные. И только по временам, оставаясь один, задавал себе вопрос: зачем он, собственно, здесь? И чувствовал тогда, что вся их деятельность, вся их торопливая суетня, эти бесконечные исследования, просвечивания, собирания образцов, бурение скальных пород, осложнённые постоянной необходимостью соблюдать третью степень — открывать и закрывать силовое поле, держать наготове лазеры, заранее точно рассчитав зону их действия, вести постоянный оптический контроль, непрерывно пересчитывать людей, поддерживать многоканальную связь, — всё это сплошной грандиозный самообман. Что по сути дела они только и ждут какого-нибудь нового несчастного случая, новой беды и лишь притворяются, что это не так.
