Двумя пожелтевшими от табака пальцами он протянул мне три или четыре глянцевых фотографии. Я даже не взглянул на них — продолжал молча смотреть на него. Он снова замешкался и несколько минут тоже ничего не говорил.
— Я не собираюсь приобретать их, — наконец сказал я.
Он как будто ждал этих слов — быстро кивнул и извлек из папки еще одно фото.
На сей раз это был Донован в морге. Я не удержался и посмотрел. Лицо Донована было вполне узнаваемо, поэтому я задержал на нем взгляд. Мне хотелось сопоставить его черты с формой мозга, хранящегося в моей лаборатории.
Йокум оживился. Видимо, заметил мою заинтересованность.
— Я знал, что она вам понравится, доктор, — произнес он тоном, насторожившим меня. — Но, думаю, настоящий интерес для вас представляет вот эта.
На следующем снимке Донован был запечатлен без повязок. Объектив смотрел ему прямо в затылок, и на фото отчетливо виднелись марлевые тампоны, которыми я заполнил черепную полость. Ракурс и экспозиция были выбраны мастерски, со знанием дела.
Я оцепенел и первые несколько секунд тупо разглядывал фотоснимок. Затем взял в руки и снова положил на стол, повернув изображением вниз.
— Могу предложить негатив, — спокойно произнес Йокум.
Я подался вперед, и он тотчас отпрянул, будто опасался, что я ударю его. К этому времени я уже справился с волнением и бесстрастно смотрел на него.
— Зачем они мне? Неужели я похож на собирателя фотораритетов? — спросил я.
Йокум улыбнулся, при этом у него задрожал подбородок. Он слишком долго готовился к нашей встрече. Ему требовались деньги, а они были рядом, почти у него в руках.
Без определенной довольно крупной суммы он явно не смог бы обойтись. Его потрепанный пиджак висел на нем, как мешок, под пиджаком не было ничего, кроме засаленной манишки. При малейшем движении предательски выглядывало дряблое тело.
Я с улыбкой поднялся. Он побледнел, на его исхудалом лице отразилось отчаяние.
— Кстати, кто дал вам разрешение на съемку в морге? — строго спросил я.
Он помолчал, собрался с духом и вдруг выпалил:
— Родственники Донована не постоят за ценой, чтобы получить этот снимок. Как ни странно, они до сих пор не знают, что вы похитили мозг их почтенного родителя.
Потрясенный услышанным, я медленно сел на стул. Что ему известно о мозге Донована?
— У меня есть еще один снимок, — с победоносным видом добавил он и вновь потянулся к папке.
На стол легла фотография, сделанная через окно моей лаборатории. Скорее всего, Йокум пользовался вспышкой: медицинские инструменты и электроаппаратура виднелись во всех подробностях. Белая стрелка указывала на мозг под колпаком стеклянного сосуда.
Длинные пальцы Йокума мелко подрагивали, глаза лихорадочно блестели. Типичный неврастеник, он так и лез в бутылку, из которой не смог бы выбраться, не поранив свое тщедушное тело.
Интересно, подумал я, как поступил бы Донован, окажись перед этим зарвавшимся наглецом? Что касается меня, то прежде я не сталкивался с шантажистами — тем более такими, от которых зависела судьба моих экспериментов.
Давать ему деньги не имело смысла. Если бы я купил негативы, он все равно мог предложить родственникам Донована отпечатки, сделанные с них, — не упустил бы лишней возможности поживиться. Ситуация становилась опасной, и ее усугубляло его очевидное тупоумие. Такие не останавливаются ни перед чем.
К тому же, денег у меня не было.
— Сколько вы хотите за негативы? — спросил я.
Он ухмыльнулся, затем облизнул пересохшие губы.
— Пять тысяч долларов.
Я встал. Он быстрым движением прижал к себе папку и съежился, взглянул на меня с мольбой и страхом. От его самоуверенности не осталось и следа.
— Хорошо, — сказал я. — Вот только одна загвоздка: у меня нет с собой этой суммы. А чек вас, разумеется, не устроит.
Если бы мне удалось заставить его повременить хотя бы день, я мог бы найти какой-нибудь выход. Вернее, не я, а Донован. Он был в силах спасти нас обоих.
— Я буду ждать вас в кафетерии на углу Голливуд-Стрит, в восемь вечера, — воспрянув духом, улыбнулся Йокум.
Он суетливо собрал фотографии, поднялся из-за стола и засеменил к выходу.
Только тут я осознал весь ужас своего положения. Оказавшись в двухстах милях от станции Вашингтон, я был бессилен что-либо предпринять.
В баре уже начали собираться жильцы отеля и местные завсегдатаи, любители выпить и поглазеть на приезжих. Я поднялся в фойе и сел в кресло у окна, пытаясь сосредоточиться и разработать какой-нибудь план действий. Когда я закрыл глаза, у меня вдруг появилось знакомое ощущение тяжести в голове, обычно предшествующее установлению связи с мозгом Донована.
Мысли отошли на второй план, их затмило что-то более важное, более цепкое и неотступное.
Мне захотелось подняться на ноги. Я встал, вышел из отеля и побрел по улице, останавливаясь на перекрестках и дожидаясь нужного сигнала светофора. Волевые импульсы Донована вели меня по какому-то неизвестному мне маршруту.
Я не оказывал сопротивления — шел вперед и старался ни о чем не думать, чтобы не мешать его работе.
Мозг Донована действовал четко, без колебаний. Он целенаправленно передавал мне управляющие команды, не отвлекаясь на посторонние мысли и образы — те, что бесконечной чередой проносятся в голове всякого человека. Его воля неуклонно вела меня к концу нашего общего пути.
Передо мной, как во сне, возник Коммерческий банк Калифорнии. Я толкнул дверь и подошел к кассиру. К тому самому лысоватому, с тонкими варшавскими усиками. Попросив у него чистый бланк, я сел за небольшой столик и взял в левую руку авторучку.
Вокруг сновали клерки и посетители, но меня они не смущали. Более того, в их суете было что-то привычное. Я заполнил чек на пятьдесят тысяч долларов, подчеркнул слово «наличными», в графе «вкладчик» поставил «Роджер Хиндс», подписался тем же именем и в правом верхнем углу тщательно нарисовал пикового туза. Немного подумав, обвел его ровным кружочком.
У меня не было ни малейших сомнений в том, что кассир выдаст мне требуемые деньги. Тем не менее, взяв чек, он озадаченно посмотрел на меня.
— Так вы и есть мистер Хиндс? — спросил он.
— Крупными купюрами, — проигнорировав его вопрос, процедил я.
— Пожалуйста, напишите на обороте ваше имя. Вот здесь, сэр, — сказал он.
Переложив авторучку в правую руку, я разборчиво вывел: «Патрик Кори». И чуть ниже расписался.
Он в растерянности уставился на мою подпись.
— Будьте любезны, крупными купюрами, — негромко повторил я, желая напомнить ему о себе, а заодно поторопить с ответом.
