Щелк.
«Гора! Я Чернило! У меня, кажется, боек полетел!» – крикнул он в микрофон, отстегивая магазин и проверяя патроны.
Эфир помолчал. Через некоторое время голос командира звякнул:
«Еб твою мать! У всех полетел…»
Стадион постепенно охватывала паника. Многие зрители, толкая друг друга, густыми сгустками потекли к выходам.
Максим с ужасом наблюдал, как группа террористов идет к площадке с чашей, на которой так и продолжал стоять российский спортсмен с чадящим факелом в руке. Почему не стреляют снайперы? Ведь они должны контролировать подобные ситуации!
Спецназовцы пытались подойти к террористам, чтобы сбить их с ног, обезвредить, уничтожить… Но здоровенные мужики разлетались в разные стороны, словно кутята, натыкающиеся на невидимую стену. Обман зрения? Какие-то новейшие технологии?
Соседи Максима стали перелезать через спинки кресел, завидев, что оказываются на пути людей, идущих к чаше. Тут же образовалась давка.
Кто-то сильно пихнул Долгова в бок локтем. Несколько репортеров, пытаясь опередить друг друга, свалились в проход и покатились по ступенькам, ломая ноги и руки, прямо над ухом истошно завизжала какая-то девчонка.
– Уважаемые зрители! – разнеслось над залом. – Просьба соблюдать спокойствие! Ситуация под контролем сотрудников МВД и спецслужб!
Паника сразу же усилилась.
Прямо под ноги Максиму упал ничком спецназовец. Никаких видимых повреждений заметно не было, но он явно был без сознания.
Внизу на поле появились люди в военной форме.
В небе раздался клекот вертолета.
Долгов, стараясь дышать ровнее, попытался протиснуться через плотный вал скатывающихся вниз людей, но был грубо вышвырнут обратно. Он ударился животом о подлокотник кресла и принялся хватать ртом воздух.
Зазвонил мобильник.
– Да! – задыхаясь, рявкнул Максим.
– Макс! Ты где? – Голос Юрки Егорова, которого Долгов провел в гостевой сектор, как и обещал, был растерянным. – Это теракт?!
– Откуда я знаю! Наверное… Дуй к выходу! Максим дал отбой.
Террористы тем временем уже дошли до площадки с чашей и остановились в нескольких шагах от нее. Факелоносец наконец вышел из ступора и бросился вниз по ступенькам, резво перепрыгивая через спины удирающих зрителей. Отовсюду слышались сдавленные вопли – наверняка в образовавшейся давке немало людей уже погибло…
– Мы не собираемся взрывать себя, – снова разнесся голос над стадионом. Максим, держась за ушибленный живот, поднял голову и увидел в руке одного из террористов радиомикрофон. – Мы не террористы.
120-тысячный «Атлант» стремительно превращался в гигантскую мельницу, готовую принять в свои живые жернова любого зазевавшегося. Люди бежали к выходам, топча себе подобных на пути. Отряды военных и спецназа не справлялись с бушующей толпой.
Максиму тоже удалось спуститься метров на пятнадцать вниз, прежде чем он почувствовал, как все мышцы тела расслабляются.
Махом.
Будто перебили позвоночник.
Движения замедлились, мысли подернулись пеплом безразличия и спокойствия, уши заволокла густая тишина. Пришлось остановиться, чтобы не упасть. Люди, бежавшие рядом с ним, тоже дернулись, будто нечто застопорило их бег, и принялись медленно поворачиваться к чаше, в которой так и не загорелся огонь.
«Это конец…» – мелькнуло где-то на краю сознания.
– Выслушайте.
Голос был спокойным, уверенным, подчиняющим. Такой заставляет идти на смерть, радостно улыбаясь. Такой голос не терпит возражений.
Массовый гипноз?
Морок спал так же быстро, как нахлынул.
Двигаться не хотелось…
Максим поморгал и с удивлением обнаружил, что все вокруг стоят и смотрят на людей возле чаши. Его взгляд будто пронесся над трибунами: и зрители, и спецназовцы, и солдаты, и пожарники, и политики, которых не успели вывести, и ошарашенные снайперы под куполом – все замерли в ожидании.
Творилось что-то невозможное…
Над «Атлантом» висела гробовая тишина. Лишь где-то вдалеке трещал вертолет и плакал ребенок.
Их было одиннадцать.
Вперед вышел высокий, широкоплечий мужчина в свободном свитере и светлых джинсах. Изображение незамедлительно появилось на гигантском экране, так что любой желающий мог разглядеть его внешность. Лицо широкое, с ярко выраженными скулами и мощным носом – скорее красивое, чем нет. Взгляд черных глаз пронзительный и прохладный. Не холодный, от которого бросает в озноб, а именно прохладный – заставляющий постоянно ощущать неприятный сквознячок возле сердца. Волосы тоже черные, не длинные, чуть кудрявые.
Остальные десять остались стоять возле чаши. Никто не попытался на них напасть. И почему-то Максиму показалось, что так нужно.
Снова гипноз? Вроде бы не похоже…
Мужчина поднял брошенный легкоатлетом факел и поглядел на его потухший конец. Вздохнул и, кажется, сочувственно поцыкал зубом.
Максим потряс головой, стараясь привести мысли в порядок. Если не гипноз, не внушение, не какой-то наркотик, распыленный в воздухе, – почему так резко прекратилась паника? Такое ощущение… это напоминает… трудно сформулировать… Будто кто-то моментально «выключил» страх.
Никто не успел заметить, как мужчина поджег факел. По стадиону лишь прокатился легкий вздох – пламя вспыхнуло слишком внезапно, отобразившись на огромном экране.
Мужчина посмотрел на огонь и поднял факел над головой. Жест получился зачаровывающий.
– Это вам не принадлежит, – сказал он в микрофон. Женский голос повторил фразу по-английски. Стадион недоуменно молчал.
– Огонь! – крикнул мужчина. – Сколько тысячелетий вы пользовались этим даром, который попал к вам по досадной ошибке?
Стадион затаил дыхание.
– Вы не сумели сами его добыть, в ужасе убегая от молний и пожаров. Вам его подарил глупец, решивший, что пришло время.
Ропот пронесся по трибунам несмелым ветерком.
– А теперь, – прогремел мужчина, держа искрящий факел над собой, – настал миг истины. Попробуйте доказать, что вы достойны этого преждевременного дара!
Максим завороженно смотрел на гиганта, вознесшего пламя в предзакатное небо, и все внутри него рушилось от жуткого предчувствия. Словно нечто давным-давно усопшее всколыхнулось в памяти. Не в его памяти и даже не в памяти отцов и дедов… Всколыхнулось это в глубине прошлых веков, в прахе давно истлевших могил, в огненном вихре сотен человеческих поколений.
Он действительно не террорист.
– Зевс… – прошептала девушка, стоящая рядом. И мысли стадиона стали словом.
