- Да ладно тебе! - майор недоверчиво глянул в мою сторону. - Смотри, что я тебе принес.
Он достал из желтого пакета и вывалил передо мной кипу фотографий. Сквозь едва открывавшиеся глазные щели я увидел фотографии из того чеченского дела. Трупы.
- А вот это заявление родственников убитых, подписанное сегодняшним числом. Они обращаются в Генпрокуратуру, - он помахал перед моим лицом факсом.
Я плюнул кровью. Она растеклась по белой бумаге.
- Да, видать, с тобой сегодня не о чем больше разговаривать, - рассудил майор. - Ничего, завтра продолжим.
Дверь захлопнулась, и я облегченно вздохнул - настолько, насколько позволяли ноющие с обеих сторон ребра. "Сейчас я немножко приду в себя и повешусь на оконной решетке, на проводе от лампы", - эта мысль по-настоящему обрадовала меня. Я отключился.
Дрожь пробегала у меня по телу, когда я слушал этот рассказ. Данила странно улыбался и смотрел в ночь. Ветер за окном гнул деревья, слышались раскаты грома. В доме напротив не горело ни одного окна. И только люминесцентные лампы лестничных клеток рисовали во мраке над парадными столбы слабого света.
Когда я очнулся, то сна-чала решил, что сам собою умер. Надо мной сидел Агван. Он тихо шептал какие-то молитвы, перебирал найденные мною когда-то четки и водил вдоль всего моего тела пучком сухой травы.
- Агван, - промычал я, - что ты здесь делаешь?! А ну, уходи немедленно!
В ответ на эту глупость мальчик улыбнулся, и его слезинка упала на мое лицо. Жестом он приказал мне сохранять молчание и закрыть глаза. Я повиновался, решив, что грежу.
Сквозь закрытые глаза я видел огонь, всполохи окружавшего меня огня. Пламя лизало мое тело, не обжигая, не причиняя боли, не оставляя следов.
- Все, вставай! - услышал я голос маленького монаха.
Глаза мои сами собой открылись, и я почти с легкостью встал с пола.
- Агван мне это снится? - спросил я.
- Нет, не снится. Быстрей, у нас мало времени, - командовал маленький монах, вынимая из окна решетку.
- Как ты сюда попал?!
- Вот! - он показал мне выломанную решетку.
- Ничего себе!
- Данила, пожалуйста! Давай! - он протянул мне веревку, которая спускалась через окно с крыши здания.
- Ну ты даешь! - не веря происходящему, я подтянулся на веревке, пролез в окно и стал карабкаться вверх.
Агван последовал за мной. Мы прошли по крыше вдоль всего здания и использовали ту же веревку, чтобы спуститься вниз. Но тут нас заметили кто-то внутри здания закричал и побежал к выходу. Агван был там первым. Когда дверь с грохотом отворилась, он сделал невинное лицо, протянул руку и легким движением положил охранника на землю. Мы отволокли тело в сторону. На мой удивленный взгляд Агван ответил:
- Ничего. Через пару часов он придет в себя. И мы побежали.
Мое тело болело и ныло, но это почти не сковывало движения. Заговоры маленького монаха сделали свое дело. Впрочем, даже если бы оно и не двигалось, теперь бы я всё равно заставил себя найти загадочного схимника. Единственным моим желанием в эту минуту было желание выполнить свое предназначение. А уж поздно или не поздно, опоздал я или нет - это меня больше не интересовало. Всегда есть выбор. Мне он стал понятен. На дороге, ведущей из городка, Агван остановил машину и попросил водителя нас подвезти. Хозяин машины - крепкий сибирский мужик лет шестидесяти - не отказался:
- Залезайте! Не куковать же вам тут всю ночь!
Мы устроились на заднем сидении автомобиля- И я чувствовал, как счастье распирает меня изнутри. Случилось невозможное, то, о чем я еще пару часов назад не мог и мечтать! А главное - цель моего путешествия уже близко. Пару сотен километров на этой колымаге, и мы на месте!
- Кто это вас так? - поинтересовался водитель.
- Правду сказать или выдумать чего? - спросил я. - Выйдет заковыристо.
- Говори как есть. Мы, брат, на свободной земле живем- тут каторга, там ссылка, - он говорил весело, показывая рукой то направо, то налево от дороги. - Тут и староверы жили, и декабристы, и коммуняки сюда ссылали, кого не жалко.
- Попользовать меня хотели, дядя. Дети железного Феликса, слыхал про таких?
- А чего ж не слыхать, слыхал! Сам тут - из раскулаченных. Мамка в лагере меня родила, под Иркутском, - мужик мотнул головой, показывая куда-то назад.
- Вот и сейчас раскулачивают, - сухо резюмировал я. - Переделом собственности это дело у них называется...
- Э-эх, сукины дети! Все Сибирь делят! Но слабы они, нет у них силушки нашу землю заграбастать! Мы здесь люди свободные!
- Дядя, дядя... Эти возьмут.
Я замолчал, а дядька еще долго рассказывал о своей жизни. Как деда его раскулачивали под Оренбургом, как родителей посадили. Как отец его погиб на фронте по решению трибунала НКВД. Как мать заболела в лагере туберкулезом и умерла, а он мыкался по детдомам и интернатам. Потом дядька замолчал и стал напевать какую-то заунывную песню на неизвестном мне языке.
- Что это, Агван? - моему взору открылась удивительная картина.
Агван не ответил, он крепко спал у меня на плече, уткнувшись в него своей смуглой, бритой головой.
- Не знаешь? - ко мне обернулся довольный водитель. - Это, брат, озеро Байкал!
В лучах рассветного солнца, в розовой утренней дымке облаков словно бы на ладони лежало передо мной величественное озеро. С двух сторон его обступили высокие сопки, покрытые многовековым лесом. Огромные валуны лежали на песчаном берегу, словно бы диковинные морские звери. Мне хотелось кричать от счастья. Выскочить из машины и с сумасшедшим улюлюканьем бежать к берегу.
Вдруг Агван проснулся. Он выглядел встревоженным. Еще никогда я не видел его таким.
- Началось, - тихо прошептал маленький монах.
- Что с тобой?! Что началось, Агван?! - его испуг мгновенно передался и мне.
- Послушай меня, Данила, - мальчик обратился ко мне с серьезностью, на которую -обычный ребенок просто не способен. - Это очень важно. Что бы дальше ни происходило, что бы ни случилось, пожалуйста, обещай мне: ты пойдешь дальше, ты дойдешь до того места, которое укажут тебе знаки, ты найдешь Схимника и сделаешь то, что он тебе скажет.
- Агван, конечно! Пожалуйста, только не тревожься так. Я все это сделаю. Мы вместе с тобой это сделаем! Правда, я теперь не отступлюсь. Ни за что! Верь мне, Агван! - сердце мое заколотилось, я хотел успокоить малыша, сделать все, чтобы ой не тревожился и не переживал ни о чем.
За это время Агван стал мне родным братом. Вообще-то я не сентиментален, особенно после войны. Но этот мальчик вызывал во мне всю силу возможных положительных чувств - от нежности до восхищения. И даже если бы у меня не было никаких причин идти куда-либо, и только он попросил, я, не задумываясь, сделал бы это. Чего бы это мне ни стоило.
