С той поры пошел уже восьмой год. "Как время-то летит",- подумал Алексей, вместе с толпой медленно продвигаясь к трапу, и поморщился. Однако, при всей банальности этого "вывода", время-то действительно летит.
Алексей поежился: специально укатил куда глаза глядят, выдрался из привычной обстановки, чтоб "побездумничать" (вот еще один "неологизм" надо бы запатентовать),так нет, хитрая штука время - самой невинной мыслишкой нет-нет да и напомнит о себе. И тут он подумал совершенно о другом, даже сам удивился скачку мысли. Впрочем, если на то пошло, никакого "скачка" не было: вот уж полгода он то и дело возвращался к тому странному случаю, невольным участником которого оказался нынешней зимой во время командировки в Ленинград. Вот это загадка так загадка. И найдется ли ответ?
Белый - совсем игрушечный отсюда - теплоходик дал неожиданно басовитый гудок, отвалил от причала задним ходом и, потоптавшись на месте, развернулся и пополз курсом на Ялту.
"На следующий катер надо успеть,- подумал Алексей.- А то как бы рейсы не отменили". Море потемнело, монотонно накатывавшие волны, шипя, уходили в песок, чтоб через секунду снова хлестнуть белой пеной на берег.
Саша посмотрел на вершину Дивы, подумал - "вот уж где ветер сейчас веселится". И только подумал - из-за крутого выступа показалась фигурка девчонка ли, девица, отсюда не разглядеть, штормовка не по росту - до колен, судорожно перехватывая руками тоненькие перильца, сходила-сползала пр узенькой крутой тропке. Страшного-то, собственно, ничего нет, да и до подножья уже считанные шаги остались - но это отсюда пустяком кажется.
Он на эту Диву на днях тоже полез из интересу. Так вверх еще ничего, смотри под ноги - ступеньки щербатые, по ним каждое лето не один миллион ног топает. А вниз спускаться - вроде та же тропка, и уже пройденная однажды, но пальцы отчего-то намертво вцепляются в шаткие перильца, протянутые только с одной стороны тропки - с той, где обрыв низвергается в далекую черную воду.
Штормовка скрылась за сгрудившимися у подножья скалами. "Спасена",усмехнулся Алексей. Подхватив сумку, он поднялся и, перепрыгивая камни побольше, зашагал к причалу.
До прихода катера оставалось еще минут пятнадцать Пристроившись в хвост разноцветной очереди, снова за полнившей пирс, он облокотился на перила. Отсюда Дива, торчащая косым углом из темной воды, выглядела не менее внушительной. Чуть позади, у самой кромки берега, скала поменьше Монах. Алексей усмехнулся, вспомнив умилившую своей классической традиционностью легенду: некий монах приставал с подлыми целями к юной деве.
Та, спасаясь от него, полезла в воду, монах за ней. Тут боги почему-то разгневались и превратили обоих в камень.
Так и стоят с тех пор Дива и, чуть позади, Монах. Судя по размерам, беглянка была девица здоровенная, а кутейник по сравнению с ней - плюгавый мужичонка, так что Диве вроде бы и убегать было незачем, пара оплеух - и все кино. Но, как говорится, легенда требует...
На песочном обрыве Дивы темнела надпись - отсюда не разобрать, не то Лида, не то Люда. А может, еще что.
Он усмехнулся - вот уж, действительно, следы пришельцев. А судя по количеству и разнообразию таких следов по всему побережью - не какой-нибудь завалящий звездолет, а целая флотилия здесь высаживалась.
Смех-смехом, а изгажено заезжими грамотеями все, что только можно, и даже то, что вроде и нельзя - как, например, этот кретин ухитрился двухметровыми буквами на отвесном обрыве Дивы имя своей Дульсинеи изобразить?
Тут не всякий альпинист, наверное, управится. Одно объяснение: любовь делает чудеса. И лезут граждане на откосы - кто понахальнее. А кто послабее духом - первым попавшимся валуном довольствуются, если, конечно, есть на нем еще свободное местечко. А нет - можно, впрочем, и поверх предыдущих каллиграфических упражнений. Борись не борись - всеобщая грамотность, никуда не денешься.
"Постой,- неожиданная мыель чуть не заставила его расхохотаться,- есть способ!" Что нужно для того, чтобы каллиграфией на скалах заниматься? Ну, помимо нахальства, конечно, кисть и банка краски. Все это надо с собой специально издалека везти или здесь по хозмагам шастать.
Неудобно, хлопотно. Человек отдыхать приехал, на камешке увековечиться - а тут по магазинам гвняй. Как бы курортному начальству по справедливости поступить надо? Ну, во-первых, не запрещать дорогим гостям автографы ставить, где кто пожелает. Во-вторых, даже строжайше обязать каждого приезжающего непременно автограф оставить - хоть на скале, хоть на заборе, тут уж выбор личный. Эффект будет моментальный - по меньшей мере половина потенциальных мастеров монументальной росписи тут же отвалится: закон простой - нельзя писать? Будем!
Велят писать? - с какой это стати кто-то мне велеть будет? Не стану писать! Чувство противоречия - штука серьезная, на уровне закона, с немедленным причем действием... Так, половина отвалилась. А второй, с менее уязвимым самолюбием, половине - в любой момент кисточку напрокат и банку краски по себестоимости. Пиши, дорогой товарищ, сколько влезет - у нас сервис на высшем уровне.
А то, что краска не масляная или там эмалевая, а очень даже легко смываемая - так это детали. До первого дождика наверняка продержится. Аборигены на скалах не пишут, у них дела поважнее. А какой-нибудь залетный Петя или Вася останется в полной уверенности, что его высокохудожественное сочинение переживает тысячелетия. А что - для того ведь и писано. Должны же знать потомки, что 24 июля 1978 года "издесь был Вася", или не должны? Саша вдруг подумал, что если бы все эти надписи действительно сохранились на века, что бы решили о нас потомки - какая богатая духовная жизнь! А так все довольны: ты себе пишешь, краска идет нарасхват, в курортную кассу денежки капают, тучка набежала - и все сначала. Все довольны, в том числе и потомки, которым скалы эти в первозданной чистоте достанутся, отмывать не надо.., Из-за рога бухты вывернулся, переваливаясь с волны на волну, очередной рейсовый теплоход, на этот раз "Гаспра". Скрежетнув бортом о кранцы причала, "Гаспра" приглушила двигатель, матросы сбросили трап, покрикивая: "Осторожно! Не толпись! Билетик! Билетик!" Трап елозил по причалу, "Гаспру" покачивало с борта на борт, матросики подхватывали дамочек под локоток, без особой, впрочем, надобности. Теплоход загудел, на мгновение перекрыв галдеж, и степенно отвалил.
Народу набилось под завязку, на скамейках - и в салоне, и под тентом на корме - свободного места и в микроскоп не углядишь. Алексей протолкался на бак, здесь скамей не было, несколько парочек притулилось там и сям под высоким бортом - не так дует, и опять же почти уединение. Он бросил штормовку на приземистый кнехт, уселся. Удобство, конечно, относительное кнехт не кресло. Теплоходик то и дело зарывался в волну, и в клюзы брандспойтовой струей врывалась вода-душ несколько холодноватый, но полчаса вытерпеть можно. Впереди по левому борту показался четкий силуэт на синем небе - ни дать ни взять шахматная ладья, поставленная на краешке высоченного утеса,- "Ласточкино гнездо". "Ладья" медленно уплыла назад. Позади осталась тезка теплоходика бухта Гаспра, по левому борту потянулся Золотой пляж.
