Легкая, стало быть, беседа, веселое настроение. Чувство облегчения на одной стороне, великодушие — на другой. Все сдержанно наблюдают друг за другом. Трудноопределимое выражение лица вашей жены, которое только теперь заставляет меня задуматься. Однако хорошее настроение вашей матушки и приветливость вашей жены — это только искусное подражание вашему хорошему настроению и приветливости. Обе женщины окружили вас высокочувствительными радарами, доносящими до них даже едва уловимые ваши эмоции. Главное, что лицо вашей жены полно готовности стать истинным зеркалом. А объект этого зеркала — вы, и только вы. Вас взяли в окружение. Но Анна вовсе не желает с этим мириться. Колючая и насмешливая, она прежде всего рассудительна, в чем я ей завидую. Это был двадцать девятый день после моего перевоплощения, стоял теплый апрельский вечер.
Но где же потрясение? Где тот вопрос? И те два слова?
Мне их вам, наверное, и повторять незачем. Мы с вами, держа в руках бокалы с вином, стояли в комнате Анны у полки с книгами, а она ставила пластинки. Вы впервые набрались мужества и узнали меня, не попытались сбежать от факта моего перевоплощения, дела ваших рук, или отрицать его. Вы просто обратились ко мне, назвав меня тем именем, которое дали мне:
— Ну что, Иначек, как вы себя чувствуете? — (Вот он, вопрос.)
Причем тон вы избрали очень точно: нечто среднее между профессиональным интересом и дружеским участием нейтральный. Но меня это не задело. Иначек неудержимо стремился прочь от того человека, которого такой тон мог бы задеть.
Небрежно, в соответствии с истиной я ответил:
— Как в кино.
Тут у вас впервые, с тех пор как я вас знаю, вырвалось нечто, чего вы сказать не хотели:
— Вы тоже? — (Вот они — те два слова.)
Вы побледнели. А я все сразу понял. Обычно столь тщательно прячут какой-то недостаток. Ваши искусно построенные системы правил, ваше непомерное усердие в работе, ваши маневры, направленные на то, чтобы избегать встреч, были не чем иным, как попыткой защититься от разоблачения: вы не в состоянии любить и знаете это.
Теперь уже поздно приносить извинения. Но я обязан сказать вам: не от меня зависело, вступать в эту игру или нет или по крайней мере прервать ее, пока еще было время. Вы можете многое поставить мне в упрек — я ничего не смогу сказать в свое оправдание, — и прежде всего легковерие, послушание, зависимость от условий, которые вы мне навязали. Только бы вы мне поверили, что не легкомыслием или заносчивостью я вынудил вас на признание. Разве мог я пожелать, чтобы наш первый и единственный искренний разговор стал искренним признанием в тяжком недуге…
Каждый из нас достиг своей цели. Вам удалось избавиться от меня, мне — проникнуть в вашу тайну. Ваш препарат, профессор, сделал все, что мог. А теперь предоставил нас самим себе.
Ничего нет огорчительнее, чем двое людей, расквитавшихся друг с другом.
Я подхожу к концу.
На следующее утро вы ждали меня в институте. Мы почти не говорили. Вы не подняли головы, наполняя шприц. «Стыд» всегда так или иначе связан с «позором». Недаром говорится: стыд и позор. Наши планы позорно провалились. Нам не оставалось ничего другого, как начать все сначала, испытывая мучительнейшее из всех чувств.
Сны мне не снились. А проснувшись, я увидела увеличивающееся светлое пятно. Ваш petersein минус masculi- num тоже надежное средство, профессор. Это записано в протоколе опыта. Все ваши предсказания оправдались.
Теперь нам предстоит поставить мой эксперимент: попытаться любить. Впрочем, этот эксперимент тоже ведет к поразительным находкам: находишь человека, которого можно любить.
— Это совсем просто, — сказал Янно, — эксперименты по искривлению пространства неизбежно вели в тупик, ибо суть эффекта заключается в искривлении времени. Нет, это нельзя представить себе наглядно, даже само понятие «искривление» используется условно, лишь указывая на выход в пятое измерение. И вот когда время— или, строго говоря, весь хронотопический континуум— выходит в иное измерение, а происходит это в определенных интервалах, то будущее как бы накладывается на настоящее. Временной поток образует своего рода петлю, которая проходит через один и тот же момент времени дважды. Словом, все довольно просто.
— Почему же об этом почти ничего не слышно?
Янно с вежливым сожалением пожал плечами.
— Практического значения эффект почти не имеет; радиус кривизны слишком мал, но обычно соответствует всего нескольким долям микросекунды. Какое уж тут практическое значение?
— Разве столь малый промежуток времени поддается фиксации?
— Только на уровне элементарных частиц, но существуют участки повышенной каузальности, в которых петля значительно расширяется. Пабло использует это обстоятельство и получает характеристики, доходящие до нескольких секунд, а иногда до минуты.
— Но в таких случаях эффект приобретает колоссальное значение…
— Вовсе нет. Эффект сильно локализован в пространстве и может быть получен лишь применительно к конкретному лицу, на котором проводится эксперимент; с военной точки зрения эффект интереса не представляет, в личностном аспекте он также не имеет сколько-нибудь серьезного значения. Обществу вряд ли нужна способность человека узнавать чуть-чуть раньше то, что он сам же и сделает чуть-чуть позже.
— То есть человек может увидеть только свое собственное будущее?
— Да, он видит в будущем только себя и, разумеется, свое непосредственное окружение. Поэтому Пабло сейчас в опале. Еще бы: эгоцентрические забавы, формалистические выверты прогностики, элитарный интеллектуализм — сам знаешь, каких собак у нас могут понавешать. Потихоньку он продолжает этим заниматься — для приятелей, для тех, кого они по знакомству направят; ну и берет он за это, соответственно, кое-какую мзду.
Гость согласно кивнул, мол, само собой.
— А в каких случаях можно рассчитывать на интервалы повышенной каузальности, о которых ты говорил?
— Их рассчитывает химокомпьютер; расчетные формулы очень сложны и представляют собою суммы тензоров, которые в значительной степени зависят от индивидуальной константы, так называемого коэффициента АК, а константа в свою очередь связана с циклоидой — впрочем, к чему тебе все это?.. Он пристально посмотрел на гостя. — Ты что же, все-таки настаиваешь на своем? Послушай моего совета, откажись от этой затеи.
— А больно будет? — спросил гость.
Лет ему было немногим больше сорока, одет по-городскому. В голосе послышалась робость, которую несведущие люди испытывают перед сложными приборами.
