Увернувшись от одинокого грузовика, тарахтевшего через площадь в направлении порта, и дипломатично ответив аборигену с разбитой в кровь мордой, задававшему несвязные вопросы фонарным столбам, - Пауль покинул открытое пространство и снова углубился в кривые, узкие улицы.
Скоро он обнаружил то, что надо, - красную занавеску в окне первого этажа - и позвонил условной серией у обшитой жестью двери с глазком...
После некоторой возни дверь отворил небритый седой мужчина, по земным канонам - отвратительно рыхлый, с волосатым брюхом, выкатившимся из-под майки на пояс теплых рейтуз. Это был хозяин квартиры, водитель дальнорейсовых камионов Михай Георги. За его спиной горел тусклый свет. Было жарко натоплено, пахло табаком и прокисшим супом.
- Здравствуйте, - сказал Пауль. - Я Ляхович. Можно?
Глазенки у Михая были недобрые, кабаньи, будто раздумывал - не броситься ли? Но нет. Помял ладонью подбородок - щетина заскрежетала, как железная, - посторонился и молча махнул рукой, приглашая.
Пауль вошел, нагнув голову под низкой притолокой. Двое сидели у неряшливого стола. Горела настольная лампа; углы терялись в темноте, лишь белела смятая постель.
Он знал их по голографическим снимкам, по описаниям. Длинноносый узколицый мужчина со смуглой бескровной кожей, почти лежавший на столе, был Педро Кабрера, истопник в меблированных комнатах. Женщина, сидевшая рядом, уборщица из дринк-бара, по имени Эдит, изможденная, страшноглазая, с челкой до переносицы, не выпускала изо рта сигарету в мундштуке.
Эти люди были пьяны - пьяны сумбурным утренним хмелем, когда голова пуста и ясна, а тело движется помимо сознания. Кажется, кто-то еще спал под стеной поверх постели.
Поклонившись честной компании, Пауль сел; Кабрера мигом, словно у них было все отрепетировано, налил ему рюмку. К этому агитатор был хорошо подготовлен: в Вольной Деревне ему так изменили работу некоторых желез, что он усилием воли мог нейтрализовать действие любых доз алкоголя или наркотика. Единственное, что для него оставалось непреодолимым, - это отвращение ко вкусу и запаху спиртного...
Михай грузно сел напротив (стул одушевленно взвизгнул), придвинул к себе тарелку и некоторое время жадно и неопрятно ел. "Ужин, переходящий в завтрак", - сказал Кабрера. "Незаметно переходящий", - криво усмехнулась Эдит.
- Ты где поселился? - спросил Михай, наконец отложив вилку.
- В рабочей казарме, на улице Доминиканцев.
- А раньше где жил... до того?
"До того" значило: до бегства в ячейку Улья; до взлома и уничтожения наркоцентра землянами; до возвращения здоровья и разума бывшему трутню в земном санатории; до того, как трутень вспомнил, что он звался Паулем Ляховичем и был братом-наставником в колене почтальонов; в общем, "до того" значило - в позапрошлой жизни Пауля.
- На Западном шоссе, в самом начале, возле парка.
- Ха-ароший райончик, - уныло сказал Кабрера и завертел головой, ослабляя и без того опущенный узел галстука. - Не последним были человеком, а?
Пауль кивнул.
- А теперь вы осел, и вас будут погонять палкой. "Метаморфозы", сочинение Апулея...
Ляхович грустно подумал - насколько, несмотря на все психотренировки, мало в нем мужества! Вот, не успел приступить к работе, а уже больше всего хочется вскочить и бежать куда глаза глядят из этого логова с его невыносимой кухонно-табачной вонью.
- Знаешь, что случилось с тем, кто был до тебя? - вдруг певуче спросила Эдит, впервые за все время наводя на Пауля свои темные, как жареный кофе, хмельные, отчаянно тоскующие глаза.
- Знаю, - твердо сказал гость, хотя у него споткнулось сердце. Лицо женщины на миг подобрело. Она сделала знак левой рукой, Михай налил сивухи... "Пьет, как воду!" - ужаснулся в душе Ляхович.
- Эт-то хорошо, - сказала женщина, даже не думая закусывать. Хорошо, что ты такой храбрый. Старуха Эдит не ест храбрых, разве что о-очень проголодается...
- Храбрый! - презрительно фыркнул Георги. - Нам-то что от их храбрости? Мало что тот дурень сам сложил голову, он нас всех чуть не подвел под топор. Оранжево-голубые в сламе с рэкетирами, ради такого случая они перетряхнули все лежки... Может, ты еще хуже напортачишь, а? Что тогда?..
- Не понимаю вас, брат Михай! - собрав остатки воли, заговорил Пауль, и голос его постепенно окреп. - Если вы так нас не любите, то почему взялись помогать? Впрочем, еще не поздно. Я могу встать и уйти, и забыть ваши имена и адрес... - Ляхович сделал паузу; никто не заговорил, не двинулся с места. - Может быть, вы вообще все хотите сделать нашими руками, а сами остаться в стороне? Пусть, мол, земляне или их ученики за нас гибнут, а мы дождемся радостного дня и стройными рядами войдем в царство свободы - так, что ли?
Он перевел дух - и вдруг, неожиданно для себя самого, отважно хлопнул рюмку, зажевал соленым огурцом. Длинноносый Кабрера переглянулся с Георги; тот слегка пожал плечами, и Кабрера любезно сказал Паулю:
- Извините нас, но... брат Мариан оставил по себе такую память, что нас всех до сих пор лихорадит. Вы должны понять...
Пауль кивнул. Он хорошо знал своего предшественника в Нижнем городе, также бывшего трутня, окончившего учебу на год раньше. Чистый человек был Марек Соучек, романтик до мозга костей - жить бы ему в Кругах Обитания, среди себе подобных... Обаятельно улыбаясь, входил он в портовый притон Нижнего города или в гвардейскую казарму. Входил и начинал говорить... С ним случилось то, чего следовало ждать от Вальхаллы, от мира, где царят неврастения, пьяная тупость, бешеная первобытная злоба. Пусть отцы-патриархи обещали не препятствовать агитации - это было одним из пунктов союзного договора, - оставалась жуткая уголовно-торгашеская стихия и фанатики-сектанты. Мариан отправился проповедовать в подвал, где собирались гангстеры Нижнего. Услышав, что им предлагают строить мир общего равенства, где каждому доступно любое богатство, "крестные отцы" приняли свои меры. Агитатора привязали за ноги к автомобилю и долго волокли по улицам...
- Да, я понимаю, - сказал Пауль. - Но поверьте, что случай с... братом Марианом нас многому научил. В том числе и предусмотрительности.
- Ну ладно, давайте к делу, - сказал Кабрера. Пауль немало удивился: весь облик интеллигентного истопника обрел достоинство и даже благородство - не скажешь, что несколько минут назад сидел возле стола потухший, сломанный пьяница, катал хлебные шарики. - Какая у вас программа, с чего начнете?
- С начала, - усмехнулся Пауль, глядя, как Михай откупоривает бутылку, и думая о том, что запах нового пойла не столь отвратителен, как сивушный смрад прежнего. - Нам сейчас важно добиться, чтобы не единицы, а как можно больше людей побывало в Вольной Деревне, на Земле...
