Не знаю, что думал Юрка о моих посиделках с Тоней, не знаю, как он сам ухаживал за ней, но если бы Жанна послушала наши с Тоней разговоры, она была бы немало озадачена.
— А вот знаешь, — говорила Тоня, — как надо у кукушки о жизни спрашивать?
Кукушечка, кукушечка, милая птушечка, прокукуй мне года!
Я повторял:
Кукушечка, кукушечка, милая птушечка, сколько мне жить?
— Не так! Не так! Какой ты непамятливый! Кукушечка, кукушечка, милая птушечка…
— Ты сама-то птушечка! Прокукуй мне года!
— Да живи подольше! — серьезно говорила она. — Жить-то, правда, хорошо?
— Когда как.
— А, видишь ты какой, — вдруг сердито замечала Тоня. — Чуть чего — и в кусты, да? Любишь масло слизывать, а хлеб под ноги бросаешь?
Логика ее была недоступна мне. Почему случайное, ничего не значащее замечание сердило ее? Почему, когда я болтал что на ум взбредет, выдумывал какие-то сказки, она слушала с радостной серьезностью, а когда я говорил дельные вещи — зачастую скучала? Объяснение одно: она была ребенком, мальчишкой, Антошкой.
Ее шутки, ее выражения казались мне поначалу странными. Задумается о чем-нибудь.
— Ты что, Антон? — спрошу я.
— А вот… докажи, что Земля на одной ножке вертится!
Я смеюсь неуверенно, а она:
— А вот… что такое вот такое?
Как-то я не выдержал, спросил:
— Юрка-то наш — парень что надо, правда?
— Юрка-то? Красавица!
— Не красавица, а красавец.
— Это у нас так говорят о ребятах — красавицы.
— Почему?
— Не знаю.
— А что, ведь и правда красивый?
— Красивый, — нахмурясь, согласилась Тоня, и я уже ревновал к этой хмурости.
Ревновал я и еще кое к чему. Со мной она была на «ты», а с Юркой — на «вы».
Он ее — на «ты», правда, вежливо и — «Тонечка», а она — на «вы» и делается не такая, как со мной.
Кстати, и со мной она иногда становилась вдруг на «вы», в минуты какой-то замкнутости. Подойдет после гулянки ко мне, улыбающемуся ей навстречу.
— Сидите? — скажет, пристально рассматривая меня.
— Почему же «сидите»? Я один сижу.
— Я и вижу, что не вдвоем. Скучаете?
— Что это ты сегодня со мной на «вы»? Вчера вроде на «ты» разговаривала.
— Вчера был — ты, сегодня — вы.
— Почему же это?
Она только плечом поведет.
— А завтра?
— А завтра будет завтрева.
И все это без тени улыбки: не то шутит, не то всерьез.
— Может быть, присядете? — подлаживаюсь я к ее тону.
— Некогда нам с вами сидеть.
— А вчера вроде время было.
— Вчера — было, сегодня — нету. До свиданьица! — И в этом «до свиданьица» промелькнет вдруг и насмешливость, и даже неприязнь, что ли.
А на следующий вечер я уж больше по привычке, чем с уверенностью бреду к Тониному дому. Уже придумываю, как скажу: «Слушай, Антон, если тебе неприятно, что я под твоими окнами отираюсь, так ты скажи — я человек вежливый, могу и на другой скамейке курить по вечерам…» Или нет, так, пожалуй, она решит, что я говорю не просто о другой скамейке, но и о другой девушке… Лучше, пожалуй… Как назло, фразы получились какие-то дурацкие, и, как специально, чтобы помешать продумать их, докучливо звенели и жалили комары.
Однако Тоня прибегала веселая, словно и не было размолвки:
— Комары не заели?
— Поют, собаки!
— Ничего: попы поют над мертвыми, комары — над живыми.
— Как-как?
— Что — как?
— О комарах.
— А что, интересуешься? Ну, слушай: поет, поет, на колени припадет, вскочит, заточит, опять запоет.
— Откуда ты это все знаешь?
— Или вот: крылья орловые, хобота слоновые, груди кониные, ноги львиные, голос медный, нос железный — мы их бить, а они нашу кровь лить!
— Это я знаю! — радовался я как-то уж слишком бурно, наверное, больше тому, что мы снова на «ты», снова по-доброму. — Это я знаю! Кто его убьет, тот свою кровь прольет!
И ведь всегда-то вот так и болтали — никаких молчанок, объятий, поцелуев.
Бывали, правда, у нас трудные минуты, когда я, случайно задев ее, терял нить разговора. Смущалась, казалось, и она. Но я тут же брал себя в руки, начинал подшучивать — что она вовсе и не девушка, а мальчишка, что она «супротивница»: если ей что сказать, так сразу наоборот и сделает.
— Сделаю! — соглашалась она удивленно.
— Вот-вот, я же и говорю: супротивница. Вот скажи я сейчас: сядь и сиди, и ни-ни! Что ты сделаешь?
— Уйду.
— Ну, а вот: Антон, сейчас же марш домой!
— Еще чего: домой, — полушутя-полувсерьез возмущалась она. — Чего это ради?
Моя скамейка, моя воля — хочу сижу, хочу иду!
— А я сказал: марш! Чтобы через десять минут тебя здесь не было!
— А вот и буду!
— А вот и нет!
— А вот и да!
— Ага, что я говорил? Супротивница!
— У меня такой закон, — говорила она до наивного серьезно, — захотел — сделай. Это во мне егоровская порода.
Я радовался своим открытиям в Тонином характере так, словно открывал новые земли. Но помимо ее характера, были еще ее быт, ее родственники, обстоятельства жизни. И о том, что я ничего о них не знаю, мне изредка напоминал Юрка:
— Неплохая девка. Только если не выскочит замуж за какого-нибудь приезжего, так и останется век дояркой, в деревне.
— Почему? Она девочка с характером.
— Характер характером, а куда денешься, когда ни матери, ни отца. Дядька да бабка. Дядька выпить не дурак.
— Откуда ты знаешь?
— Откуда я знаю… Разведка, мой друг, разведка… А что дядя ее, Трофим Батькович, тяжел на руку, это, я надеюсь, тебе известно?
— Нет, — даже пугался я.
— А что тебе вообще известно?
Получалось, что ничего. Я знал, что она своевольная, переменчивая, фантазерка, насмешливая, наивная, обидчивая, упрямая, ребенок, взрослая. И с этим, честно говоря, не очень вязался образ жертвы обстоятельств, который вставал из редких замечаний Юрки. Видел я однажды и дядьку ее. Мужик как мужик. Вышел, посмотрел.
— Что, Трошенька? — весело спросила Тоня.
— Спать тебе пора.
— Ничего, зимой отосплюсь.
Я заторопился:
— Пойду, пожалуй.
— Сиди, сиди, — остановила Тоня.
«Трошенька» вздохнул и исчез за калиткой. Что ж, думал я, может, трезвый он тих, а пьяный буянит. Имею или не имею право спросить ее, размышлял я. Кто я, собственно, такой, чтобы допытываться? Каких я сам хотел бы с ней отношений?
Не ясно. Иногда я воображал, что женюсь на ней, но тут же мне представлялось веселое оживление в институте:
— Ленечка-то, слышали, женился?
— Только вылетел из-под мамочкиного крыла, и — все, готово!
— Кто же супруга?
— Какая-то деревенская смазливая девчонка, без образования даже.
