– Ладно. Будем считать, что у меня нервный срыв.
– На Земле тебе было очень плохо? – говорит Марина.
Внутри что-то разжимается.
– Да. Тошно. Стыдно. Тяжко. Чтобы не жевать сопли, надо было что-то делать – и я начал изучать Нги-Унг-Лян. Быстро понял, что страшно хочу работать здесь – потому, что Нги считали заколдованным местом и потому, что слишком многие болтали всякую пошлую чушь.
– Чтобы предотвратить, что сможешь? – кивает Марина. – Помочь, спасти, изменить к лучшему? В особенности – если видишь, что твои предшественники делают ошибку за ошибкой?
– Да. Мои предшественники лажали по полной программе… А расскажи-ка мне про Мерзлякова. Как вышло, что вы – мало того, что дали его убить, так ещё и труп оставили местным учёным?
Марина неожиданно улыбается.
– Ты чего?
– Живой профессиональный интерес. Тебе лучше? Выговорился?
Я усмехаюсь.
– Отработалась? Общаешься со мной, как с ксеноморфом…
Марина смотрит так тепло, что у меня перехватывает дыхание.
– Свой среди чужих, чужой среди своих… Давно хотела с тобой работать. Я тобой восхищаюсь, Дуров. Знаешь, как? Ты, даже не зная истинных целей миссии, на одной интуиции делаешь то, что надо. Ты вправду – один из лучших наших агентов влияния, ты везучий, феерически везучий! Мы изо всех сил старались тебе помочь, дядя Ваня считал, что тебе ни в коем случае нельзя чувствовать неуверенность в себе – и вся наша команда была готова делать тебе носорога, играть фашистов, террористов, инквизиторов и вивисекторов, лишь бы ты чувствовал себя совершенно правым.
У меня – приступ… не знаю, чего. Я просто обнимаю её за плечи и притягиваю к себе, а она прижимается, тыкается носом в мою шею – она своя – она – Господи ты Боже мой – своя – моя – кои-то веки…
– Какую дуру я валяла, – бормочет Марина, когда я целую её в висок – и прикосновение как откровение. – Какую идиотку – но ты купился, потому что и не ждал другого. Так тебе нужна была поддержка Земли – и так ты не хотел поддержки Земли… а я только и могла…
– Молчи, – шепчу я, и мы целуемся по-настоящему.
На ней – церемониальная одежда знатной дамы, я чувствую себя чудесно и странно, я чувствую себя с северянкой, побеждённой в чертовски тяжёлом бою, я чувствую себя совершенно здешним и совершенно настоящим – и её тело под шёлком жёстче, чем я ожидал, упругая мускулатура… ах, да, она же боец… спортсменка… где сейчас это всё? – нас трясёт от возбуждения и нетерпения, мы торопимся, путаемся в собственных тряпках, как подростки… Госпожа А-Рин, Говорящая-с-Птицами, плебейка, принятая в штабе за стратегический талант, не красавица, нет, но восхитительная, видит Небо, невероятная! У неё – маленькая рука, тонет в моей, я успеваю рассмеяться, она шепчет: «Мы совпадаем по происхождению, Ник», – я растворяюсь в её тепле…
Потом мы сидим на остывшем песке под звёздами. Марина переплетает косу; я смотрю на неё – и горло перехватывает от нежности.
– Был влюблён на Нги? – спрашивает она с тихим сочувствием.
– Нет. Не могу себе позволить, – я нервно хихикаю. – Я теряю контроль только с землянами. С ксеноморфами я – сталь, кремень. Не смею. А ты?
Марина закрывает лицо рукавом, как женщина из Кши-На, вызывая у меня дикое желание ещё её целовать.
– Я – да. Нет. Я тоже не могу себе позволить. Но на Нги-Унг-Лян отправилась исключительно потому, что была влюблена в фотографии её жителей. Ах, как они меня очаровывали… Тебе не понять.
– Это почему? Я почти год борюсь с противоестественным желанием вызвать нги на поединок.
– А я увидела принцев из своих детских фантазий. Живых и настоящих. Которым, как выяснилось позднее, я не нужна ни в каком виде, кроме как в роли товарища и военного советника. Ибо – женщина. А женщина здесь – тень чужой любви, когда каждому хочется свою.
– Ты, значит, всё знаешь… а другие наши женщины на Нги-Унг-Лян работают?
Марина смеётся, трясёт головой.
– Песок в волосы набился… Нет. Женщинам тут едва ли не тяжелее, чем мужчинам. У женщин аборигены вызывают сюсюк стомегатонной мощи, неконтролируемое слюноотделение и собственнические инстинкты. Видел бы ты нги нашими глазами! О, какие лапушки! Затискать бы насмерть! А скажи-ка мне, товарищ мой по оружию, нужны ли наши сюсюканья и тисканья здешним чистым бойцам?
– Как амёбе – телескоп.
– Вот именно. Наши женщины устроены не так, как здешние. Нашим тяжело быть одиночками, чьи неземные прелести демонстративно игнорируются именно лапушками, от которых слюни текут, – Марина хихикает. – А лапушки демонстративно игнорируют: клеить чужую женщину – значит, оскорбить её смертельно… Большинству женщин тяжело быть бесполым объектом деловых контактов, с которым в флирт даже не играют. Будь ты хоть как сильна и мудра – нервы сдают в конце концов. Комплекс неполноценности, знаешь ли…
Становлюсь на колени.
– Я тобой очарован. Ты прекрасна, кровь моя – Небо мне свидетель.
Марина хохочет, отмахивается тренированным жеманным северным жестом.
– Ага! Я – старая уродина с неудачной метаморфозой!
– Злыми словами я пытался бороться со старой и безнадёжной любовью, – говорю я. – Ты помнишь, А-Рин, как мы вместе росли, дрались на палках и мечтали друг о друге – там, в нашей чудесной деревушке в горах Хен-Ер? Нас разлучили, мы сражались с другими, годы нас изменили – но старая страсть…
Марина фыркает и порывисто обнимает меня.
– Ничего – легенда? – шепчу я ей в ухо, и мы снова целуемся. До головокружения.
Нам требуется почти полночи, чтобы слегка остыть. Мы разговариваем, когда заря уже окрашивает пески в нежно-розовый цвет – нам никак не заснуть, мы – как впервые влюблённые школьники или нги в первую брачную ночь. Больно и сладко.
Мы разговариваем на более-менее профессиональные темы между поцелуями.
– Так почему вы бросили Мерзлякова? – вспоминаю я. – Почему не сработал сигнал тревоги?
Марина перебирает мои волосы.
– Коль, у комконовцев нет «тревожной сигнализации». Агенты влияния работают в агрессивной среде и экстремальных обстоятельствах. У каждого из нас сердечко ёкает периодически – мы ведь часто и сознательно идём на риск. Как же нам вживлять «сигнализацию»? Спасатели могут угробить миссию, милый, а миссия иногда стоит дороже, чем жизнь резидента.
Я инстинктивно прижимаю её к себе.
– Хочешь сказать, что вы работаете совсем без прикрытия?
Она улыбается.
– Почти. Большой Брат следит – но и только. В случае с Артуром – ничто не предвещало, как говорится. Одна из наших будничных трагедий…
