Однажды под вечер я сидел в своем кабинете и бился над разрешением проблемы управляемых полигравитационных полей. Мишка, как всегда, когда сын уже спал, составлял мне компанию, забравшись в угол и сидя в нем неподвижно. Время утекало час за часом, однако, несмотря на это, я почти не продвигался вперед. Пульт управления уже несколько раз сигнализировал мне, что память перегружена, недвусмысленно давая понять, что задачу необходимо решать с помощью мнемотрона большей емкости. Склонившись над экранами, я почти не обращал внимания на то, что делается в кабинете. Неожиданно я услышал характерное покашливание. Я поднял голову — передо мной стоял мишка.
— Ты все еще не спишь, Боб?
— Я редко сплю.
— Как это понимать? Ведь у тебя в программе предусмотрено чередование сна и бодрствования.
— Да, но программа не должна быть для меня неизменной Я могу ее регулировать.
— И ты это делаешь? — с недоверием спросил я.
— В допустимых пределах, конечно.
— И не спишь?
— Нет.
— А чем ты занимаешься по ночам?
— Думаю, решаю задачи…
— Может быть, ты доказал теорему Пифагора?
— Нет, но я нашел решение твоей задачи с управляемыми полигравитационными полями.
— Ты шутишь?
— Н-нет, н-на самом деле. Вот результат.
На простейшем функциографе, который он держал в лапе, были написаны какие-то вычисления. В первый момент я хотел вытолкать его из кабинета. Я бьюсь над сложнейшей задачей в течение нескольких часов без какого-либо результата, как вдруг заявляется самонадеянная детская игрушка и выписывает из своего маленького мозжечка готовое решение. Тем не менее я сдержался. Ведь это был всего-навсего автомат, к тому же мишка моего сына.
— Спасибо, — коротко сказал я. — А теперь иди в комнату.
Я отложил функциограф в сторону и вернулся к задаче. Результат я получил только под утро, когда большой купол марсианской базы уже белел в первых лучах восходящего солнца. Он был идентичен решению мишки.
— Боб, Боб! — позвал я.
Он появился через минуту, передвигаясь своей неторопливой походкой.
— Как тебе удалось ее решить? — спросил я. — Ведь такая сложная задача под силу только мозгу с большим объемом памяти.
Он молчал.
— Отвечай! — приказал я.
Безусловное повиновение человеческой воле было основополагающим началом заложенной в нем программы.
— Такой мозг сконструирован в строгом соответствии с принципом поливариантного процесса мышления. Соответственно его емкость мышления значительно шире, чем у аналогичных автоматов других конструкций…
Я застыл в изумлении, потому что хриплый низкий голос, который произносил эти слова, нисколько не походил на его обычный заикающийся слог.
— Что ты сказал? — только через минуту спросил я его шепотом.
— Я н-ничего не говорил. — Теперь мишка заикался, как обычно.
— То есть как ничего? Повтори!
— Я н-ничего не говорил.
— Нет, не это. Что ты сказал перед этим?
— Н-не понимаю.
Это было похоже на правду. Этот голос существовал за границами его сознания. Он не знал о нем ничего определенного. Слова, которые он произнес, были скорее похожи на цитату из руководства по прикладной кибернетике. Какой-то бред про поливариантное мышление. Я подошел к видеофону и набрал номер Тана, одного из моих коллег-кибернетиков. Он специализировался на теории неорганического мышления и должен был знать об этом больше.
— Тан, это Андрей. Скажи мне, пожалуйста, ты слышал что-нибудь о поливариантном мышлении?
Приветливая улыбка сошла с лица кибернетика. Только в этот момент я заметил, что Тан сонный и небритый. По всей видимости, я вытащил его из постели. Тем не менее он нашел в себе силы доброжелательно улыбнуться мне. Тан был известен своей вежливостью, и сейчас я на собственном опыте удостоверился в этом.
— К сожалению, Андрей, я затрудняюсь припомнить что-нибудь подобное. Откуда ты вообще взял это название?
— Я услышал его от автомата.
— Это, наверное, автомат для кибернетического программирования? Тогда спроси у него ответ на этот вопрос.
— Нет, это не кибернетический автомат.
— А что же в таком случае?
— Мишка моего сына.
— Что?
— Ты не ослышался. Мишка моего сына.
— Но это невозможно. Ведь это совершенно примитивный автомат.
— Я сам в недоумении, Тан.
— Андрей, — произнес Тан после минутной паузы, — а может, ты слишком много работаешь в последнее время? Люди уже просыпаются, а ты до сих пор еще не ложился.
— Послушай, Тан. Я говорю это серьезно. Жаль, что ты не веришь.
— В это трудно поверить. Но я все равно попробую разыскать что-нибудь о поливариантном мышлении в главном каталоге кибернетической информации. Если мне удастся, я немедленно дам тебе знать.
— Спасибо, Тан.
— Спокойной ночи, Андрей. Тан улыбнулся и исчез с экрана.
Я повернулся к столу, но мишки в кабинете уже не было. Он сидел перед дверью детской комнаты и так безмятежно спал, как будто ничем другим в эту ночь и не занимался.
Время шло, и я почти забыл эту историю. Мишка не подавал поводов к упрекам. Самым удивительным было то, что и товарищи моего сына относились к нему без оттенка пренебрежительного превосходства, как к другим автоматам. С поразительной быстротой он решал все их школьные задачи, и на протяжении столь продолжительного времени, что я категорически запретил ему это. Потом мишка проявил себя астрономом, и они с сыном долгие часы просиживали у радиотелескопа. В любое время дня и ночи он мог без запинки назвать точные сферические координаты всех звезд. Но меня особенно поражала невероятная целенаправленность его действий. Если он шевелил левой лапой, можно было быть уверенным, что в будущем это обязательно чему-нибудь послужит.
Шла всего вторая неделя пребывания мишки в нашем доме, когда я вдруг заметил на функциографе сына несколько вычерченных эллипсов с разными эксцентриситетами и одним общим фокусом. Заинтересовавшись невиданной фигурой, я спросил у сына:
— Что ты начертил здесь?
— Это не я, а Боб.
— Но что это такое?
— Гипотетическая планетная система Формальхаута-альфа созвездия Летающей Рыбы.
— Откуда он это знает?
— Боб все знает! — ответил он мне с уверенностью, которой я не мог не поразиться.
— Я бы на твоем месте не торопился принимать на веру рассказы мишки, которых у него в памяти наверняка не один десяток. Все мишки должны что-нибудь рассказывать детям. Но это не значит, что такой взрослый мальчик, как ты, должен верить любой сказке, которую они рассказывают.
