Джон Браннер - Лёгкий Выход

Небо над головой оказалось ровного темно-синего цвета, близкого к индиго. Солнце стояло низко - маленькое, очень желтое. Воздух был прохладным, но не холодным: возможно, большое содержание двуокиси углерода в атмосфере вызывало парниковый эффект и способствовало высокой дневной температуре. В горле першило от сухости - так что до водоема было, очевидно, неблизко.

С огромным усилием он подтянулся на руках, пытаясь поверх искореженных листов корпуса бросить взгляд в противоположную от солнца сторону, и сразу же понял, почему корабль не разлетелся на куски. Павел увидел широкую борозду в постепенно поднимавшейся, усеянной валунами, песчаной долине. Произошло, скорее всего, следующее: корабль ударился в грунт под углом, параллельным откосу, и вместо того, чтобы остановиться намертво (даже мысленно не хотелось прибегать к такой метафоре), скользил, притормаживая, милю за милей, пока не погасил скорость и не врезался в дюну.

Что ж, приятно сознавать, что ты ещё способен мыслить... Павел спустился с песчаного холмика и устало побрел к медицинскому кабинету.

Ему пришло в голову: "Может быть, я первый человек, посетивший тебя за сто лет, Квазимодо-IV".

Но ничего вдохновляющего в том не было.

Первое, на что он наткнулся в медкабинете и что уцелело после аварии, - это ящик стимулирующих инъекций, единственный из сорока или пятидесяти хранившихся здесь и сейчас разбитых вдребезги. Он поразмышлял, стоит ли сделать себе укол, не пришел ни к какому решению - и сделал.

Голова моментально прояснилась, и эта искусственная ясность придала энергии; проснулся даже аппетит. Но пока что Павел нигде не видел никакой пищи и был уверен, что если и найдет ее, то лишь после долгого рытья песчаной дюны. Мощным импульсом воли он подавил все мысли о еде и решительно взялся за раскопки уцелевшего на этой свалке инструментов и лекарств.

За полчаса он собрал намного больше, чем ожидал: стимуляторы, антидепрессанты, стерилизаторы, регенераторы тканей, эрзац-нервы, агенты свертывания крови, антиаллергены и обыкновенные болеутоляющие средства. Было и такое, что явно не понадобится: например, препараты от лихорадки Уоткинса.

Из инструментов и приборов уцелело большинство - правда, лишь внешне. А что там внутри, с их фантастически тонкой паутиной электроники... Без главного контрольного пульта, способного подтвердить их исправность, ни за что нельзя поручиться. Современный диагностический аппарат о стенку не бросают.

А контрольный пульт похоронен в песке. Так что если бы Павлу и удалось придумать какой-то самодельный источник энергии, до контрольного пульта все равно не добраться.

Так что о приборах и инструментах надо забыть. За исключением разве что самых древних - таких, как скальпели и растяжители. Тысячи лет врачам приходилось полагаться на информацию и знания, накопленные в собственной голове, а голова Павла, по современным стандартам, была загружена отменно. Как изобретение письменности сделало ненужными слепых бардов, которые могли без подсказки прочитать наизусть десять тысяч строк Гомера, как изобретение компьютеров проделало то же самое с математиками, способными в уме умножать десятизначные числа, так и изобретение диагностических приборов положило конец умению врачей различать сотни недугов простым осмотром пациента. Но Павел еще в бытность студентом интересовался историей медицины, так что именно сейчас эти знания могли бы пригодиться.

Так или иначе, его ждет пациент. Павел отобрал самое необходимое из кучи лекарств и инструментов и, за неимением ничего лучшего для освещения, добавил фонарик для обследования глазной сетчатки, который давал пучок света не толще пальца, но все-таки достаточно светил.

Он двинулся к каюте Эндрю.

Когда Павел протягивал руку, чтобы отодвинуть скользящую дверь, его поразило ужасное предчувствие. Что, если в его отсутствие Эндрю умер? Он ведь не был вынослив - пил, возможно, употреблял наркотики и, уж определенно, слишком много ел. В свои 22-23 года он уже выглядел обрюзгшим и тучным.

Если бы Эндрю умер, Павлу не с кем было бы и словом перемолвиться, пришлось бы ждать спасателей в одиночку.

До этого спасение казалось само собой разумеющимся. Он знал, что корабль вышел из субкосмоса почти за час до взрыва, оставляя, как обычно, большой зазор во времени, потому что делать такой маневр вблизи солнца было опасно: столь старое судно должно иметь в запасе от полутора до двух астрономических единиц при вхождении в планетную систему.

Полет от Галиса до Картера считается рутинным, - "детской пробежкой". Тем не менее, капитан Мэгнюссон был обязан заранее сообщить диспетчеру космического порта на Картере о том, что они снова вышли в открытый космос...

Павла прошиб холодный пот. Откровенно говоря, Мэгнюссон командовал паршивым кораблем и далеко не самой добросовестной командой. К тому же Мэгнюссон всегда презирал формальности и мог посчитать лишним давать сигнал на станцию назначения.

В таком случае ждать придется долго. Очень долго. В одиночку ему этого не выдержать.

Павел с силой рванул дверь каюты, чтобы скорее стереть возникшую в голове картину: одинокий Гиппократ в окружении разбитых склянок и при полном отсутствии пациентов.

Услышав плаксивый голос, он почувствовал такое облегчение, что почти не разобрал слов.

- Ты бросил меня!

- Что?

Павел включил фонарик и приблизился к койке. Эндрю снова загнусавил:

- Ты уже приходил, я слышал. Ты оставил меня лежать с этой ужасной болью! Будь ты проклят! Будь ты проклят!

Павел еле сдержался. Сказал мягко:

- Я ходил за лекарствами и инструментами. Ты в плохом состоянии, Эндрю.

- Ты ушел и оставил меня одного в темноте!

Его голос готов был перейти в истерический крик, но на последнем вздохе сорвался в хныканье, а затем последовали рыдания, всхлипы и причитания.

"Господи, ну почему на его месте не оказался любой другой. Любой!"

Но, может быть, все это из-за нестерпимой боли? Тогда дело поправимое. Павел взял один из инъекторов и приставил его к обнаженной правой руке Эндрю. Несколько секунд...

- А, это ты...

Время словно вернулось назад: голос снова был полон той глумливости, что вызывала у Павла отвращение во время рейса.

- Так называемый доктор, который не способен вылечить обычную головную боль!

Намек на их последнюю стычку. Эндрю вызвал его к себе (а не пришел в медкабинет, как другие) и заявил, что у него мигрень. Павел провел обследование, и приборы лишь подтвердили то, что он знал сам: жалобы пациента объяснялись вовсе не мигренью, а похмельем после пьянки, продолжавшейся три дня. Свой "диагноз" Павел не преминул сообщить Эндрю, присовокупив, что тот на пороге белой горячки. Эндрю, естественно, устроил истерику, обвинив врача в профнепригодности, о чем "официально" заявил капитану, правда, не добившись ни малейшего отклика.

- У тебя кое-что похуже головной боли, - жестко сказал Павел.

Эндрю наморщил лоб.

- Зачем тебе этот фонарь - перестань меня слепить! Почему так темно?

- Действительно, черт возьми, почему? Мы же разбились!

- Разбились?

Эндрю попытался сесть, но Павел помешал, положив тяжелую руку ему на плечо.

- Не двигайся! У тебя пробита спина, возможно, сломан таз и к тому же не исключены внутренние повреждения. Я дал тебе болеутоляющее, но если хочешь жить, ни в коем случае не шевелись.

- Отстань, - капризно произнес Эндрю. Кажется, сказанное до него не дошло. Он попытался отшвырнуть одеяло и согнулся от острой боли.

- Дьявол! А говоришь, дал болеутоляющее! Если ты не способен даже выбрать нужное лекарство...

- Нет, теперь послушай меня! - прервал Павел, перебирая принесенные инструменты в поисках соединителя суставов. - Тебя всего переломало, но все же надежда на спасение есть. Ты понял?

- Я...

Лицо Эндрю сморщилось, как мокрая маска из папье-маше. Он, наконец, осознал: "Это случилось со мной!"

- Так мы разбились?

- Почему же, черт побери, твоя койка оказалась на другой стороне каюты? Что разбросало все твои вещи по полу? Если бы ты не дрых без задних ног, а бодрствовал, как и все остальные, то теперь лежал бы под тысячью тонн песка!

- Не твое дело! Я живу по-своему, а не остальных мне плевать!

- Заткнись! - Павел уже собирал соединитель суставов. - Постарайся взять все от болеутоляющего - его осталось мало. А без этого препарата единственное, что я смогу для тебя сделать, чтобы ослабить боль, - это полностью блокировать нижнюю часть позвоночника. Но не уверен, что после этого ты когда-нибудь сможешь передвигаться. Так что, если тебе не надоело ходить по земле, делай то, что тебе говорят.

Полуоткрытый рот Эндрю задрожал. Он начинал что-то понимать.

- Сейчас я починю твою левую руку, - продолжал Павел. - Вот эта штука поставит плечо на место. Соберись. Ты, судя по всему, испытал в своей жизни не так уж много боли, но люди переносили куда более страшные вещи, чем то, что ты сейчас почувствуешь.