Ознакомительная версия.
Электромагнитные всплески заставляли падать на землю самолеты: внезапно рухнувший эвакуационный борт «Эйрбас» с восемью сотнями пассажиров из Ханты-Мансийска разом отменил авиаперелеты всех компаний. Умолкла любая связь, даже военная. Кстати, они засуетились именно тогда: но спутники оказались слепы. Карты Google Map показывали белое поле. А там, на этом поле, творился ад, ад кромешный, неведомый Данте.
Бежали, в рамках планового вывоза материальных ценностей и сотрудников госаппарата, члены Правительства Югорской автономной республики:[6] песок настиг их кортеж в двадцати или тридцати километрах от границы первого оцепления. И всё… Их нашли только через три года – торчали только головы, нетронутые, многие с открытыми, изумленными глазами. Головы торчали прямо из песка; то ли так засыпало, то ли люди пытались выползти, вынырнуть – и как капусту, как кочаны, эти головы собирали отряды спешно сформированных бойцов Карантина, совершенно ошалевшие от увиденного: голова есть, есть сморщенные жилы и сосуды шеи. А тела – нет. Съел песок, буквально растворяющий органику. Да и не только органику, всё, вместе с бронированными лимузинами, БТР-ами защиты и рухнувшими впереди вертолетами.
Сначала песок был, как и положено песку, жёлто-коричневого, глинистого оттенка; шел бурно, с водой, извергался фонтаном – настоящие селевые потоки. Это потом он стал сахарно-белым, невинно-чистым, но вместе с тем и более коварным: он научился перемещаться, перекатываться, течь, как волна. Песчано-пылевые бури стали страшнее, они полностью высасывали воздух из эпицентра, люди гибли, задыхаясь в кругу, образованном смертоносной каруселью; само небо начало дырявиться над Зоной – разрывы озонового слоя сначала зафиксировали спутники InterCosmo[7], а потом начались эти «палы»: в образовавшиеся полости вдруг рвалось сильнейшее инфракрасное излучение, сжигая все на огромной территории. Это были маленькие Хиросимы; так полностью, сгорел Ноябрьск, потом остались головёшки от Радужного – а от мест палов начала расползаться радиация. Вот тогда приняли решение о Тотальной Эвакуации. И побежали – уже все побежали, без разбора; побежали, плюнув на «северные», «сезонные», доплаты и бонусы, премии и сверхурочные, на деньги и карьеры. Гражданские, военные, секретные и несекретные, специалисты, прибывшие исследовать Аномалию и жулики, уже пытающиеся греть на ней руки, делать бизнес…
Бессистемно, бесконтрольно, как придется и варварски.
Это было сумасшествие. Да, вывезли многих, успели – железную дорогу по непонятным причинам Зона поначалу не трогала; отчитались – вывезено около двух миллионов человек. За бортом статистики осталось… примерно столько же – так уверяли некоторые, считавшиеся независимыми, эксперты. Впрочем, Байм доподлинно не знал. Называли разные цифры. Неучтённые статистикой военные, спасатели, «чёрные буровики» из расплодившихся небольших нефтяных компаний; китайские механизаторы, казахские трактористы, молдавские крановщики, нанимаемые совершенно бесконтрольно – большими предприятиями. Их мало кто считал. Сколько из них нашли свой конец в будущей Зоне? Файлы с этой информацией засекречены до сих пор.
И вот тогда, когда уже стало окончательно ясно, что Зона – это планетарная катастрофа, что её не победить, не засунуть под микроскоп, неторопливо исследуя, тыкая её иголкой или отрезая кусочки – стало ясно, что это она станет отрезать от нас куски, да по живому, возник Карантин. Военные, блокпосты, идиотские проволочные заграждения – от кого, от чего?! – и минные поля, ушедшие в песок беззвучно, бесцельно, до сих пор таящиеся там. Международное сообщество предлагало помощь, мы упорно называли это «внутренней проблемой»; предлагали деньги – мы торговались и перепирались, собирали совещания и конференции, делали заявления, «поднимали вопросы», и «разрешали противоречия»…
А Зона разрасталась; языки песка, снося опустевшие города, по-прежнему безжалостно съедая металл, пластик и стекло, обгладывая здания до скелетов, но теперь почему-то щадя камень и дерево! – покатились до Белоярки, залезая аж в тундру, и одновременно до Шаима, сея ужас и страх; как грамотный полководец, Зона брала в кольцо всю эту беснующуюся, воющую от ужаса и беспомощности людскую массу, гнала их впереди себя радиацией, солнечными палами, песочными смерчами. И стала преподносить более жестокие сюрпризы.
Песок стал проявлять самое поганое своё свойство – текучесть. Он научился неожиданно вскипать, как море, становится белой пеной; он и так был мелок, невероятно мелок – это был даже не песок – нет, это был порошок, супесь, пудра… Он вскипал на целых полях и поглощал всё, что торопилось убежать поверху, по простым дорогам и рельсам. Так пропали на экранах радаров двадцать броневиков Югорского Нацбанка, по пять тонн золотых слитков в каждом: пропали в одну секунду, вместе с охраной, амфибиями, бронетранспортёрами, передвижными радиостанциями – вот были они, и нет; только белая позёмка бежит по глади зыбуна. Над местами таких вскипаний начали падать транспортные и военные самолёты, проваливались сначала в полный вакуум, неизвестно отчего образующийся над такими проплешинами – а затем и туда, в эту нежить… Бесследно… Зона не любила оставлять следов. Это сейчас она успокоилась и заматерела, наелась и обленилась; позволяет себе лениво бросать недоеденные куски – как то, что видят камеры на датчиках от первого до шестого: Вагоны, Лимузин, Самолёт, Виадук, Мачта и Вокзал.
Впрочем, вряд ли Зона делала это из чувства жестокости: нет, она просто брала своё. По крайней мере, Байму казалось так сейчас, на исходе тринадцатого года Аномалии. Она прогоняла людей со своей территории. Расплескавшись на пространстве на пятьсот тысяч квадратных километров – не сразу, а рывками, приводящими в ужас всех, рывками неожиданными, хоть и небольшими, она, наконец, замерла – безмолвная, мёртвая, пустая, занесённая белым песком – сплошная равнина сахара или соли, кому как нравится, играющая барханами, словно мышцами…
Карантинная Зона «Югорская Природная Аномалия» – так и назвали поначалу, это потом понапридумывали аббревиатур и наплодили вокруг всяких проверяющих, контролирующих да инспектирующих. Огородили, окольцевали, окружили плотным кольцом, нагнали военных, ни чёрта толком не понимавших, кроме одного: не пускать и не выпускать; впрочем, пускать было некого, кроме отдельных, сдуру рвавшихся туда мародёров – и выпускать тоже некого, ибо ничего белкового, жизнеспособного, в Зоне не осталось, ни людей, ни живности, никакой…
Ну, а потом открыли Т.О.Т.
Байм тогда как раз заканчивал высшую ступень Тайского Национального Полигуманитарного колледжа.[8]
Он моргнул, посмотрел на экран: программа, загрузив в матрицу данные со всех шести датчиков, показала ему бледные пальцы международного знака ОК. Байм одной клавишей поставил информацию в очередь на обработку и последующую отправку; теперь только переводить это всё в бумажную версию. Но сначала надо позавтракать.
Он вздохнул, и, легко вынеся своё молодое тело из эргокресла, направился в кухонный блок.
Наблюдательная станция – пять белых шаров на невысоких бетонных опорах, поставленных, в свою очередь, на гусеницы из углеводородного волокна. Сверху видится россыпью яиц неведомого насекомого. Рабочий модуль, спальный модуль, кухонно-бытовой модуль, рекреационный и лабораторный. Ещё ангар… В каждом модуле под потолком – табло YougraNews:[9] показывают либо время по АТ, после каждого сдвига, либо передают новости. Он пробовал отключать их к чертовой матери, заработал предупреждение. Шестьдесят восьмая поправка к Конституции ЕВРАЗЭС:[10] каждый гражданин имеет право на информацию, отказ от получения информации считается преступлением против общества.
Единственное, что можно было, так это настроить звук на минимум, чтобы слышалось только фоновое, негромкое бормотание.
Если прислушиваться, то от унылого официоза заболит голова.
…Генеральный секретарь ЕВРАЗЭС, господин Ку Хуи Гоу, одобрил план создания международного комитета по исследованию Самотлорской аномалии. В ближайшее время в Мумбае пройдет конгресс по изучению Аномалии, который соберёт более трёхсот видных учёных со всего мира. План контроля Зоны из космоса предложил госдепартамент О.Ш.А.[11] Для этого предполагается задействовать крупнейшую орбитальную станцию «Солидарность-2050».
Байм смотрел на полки универсального продуктового контейнера. В одном – гладкие розовые капсулы нуритина. Одна такая капсула обеспечивает калории, необходимые организму на двенадцать часов жизнедеятельности и почти полностью усваивается организмом: посещение туалета уже не требуется. На таких таблетках живут почти все операторы сендпакеров, бэкпайдеров,[12] стейшн-памперов[13] и других машин Гидромеханизации SDC. Девятичасовой рабочий день, от управления не оторваться, раньше им выдавали поглощающие корсеты – но даже если ходить под себя, сидя в просторной кабине сендпакера, даже если там оборудован биотуалет, а современные модели идут в комплекте с ним, это всё равно некое отвлечение от рабочего процесса; Байм по себе знал: это как семяизвержение, требует концентрации внимания… Поэтому работяги ели таблетки горстями: сыт, напрочь отбивает мысли о еде, и выделений – с гулькин нос. Некоторые увлекались до того, что потом приходилось убирать атрофировавшийся желудочно-кишечный тракт полностью, заменять биомеханикой: ничего, и с этим живут.
Ознакомительная версия.
