Зрители хохотали, улюлюкали и бросали на помост медяки. Рыжая девица весьма ловко собрала их в передник, мужчина с башней на голове вручил половину улова мальцу, а рыжая к тому же наградила победителя поцелуем в щеку.
– Ну, кто следующим рискнет испытать удачу?! Помните: победители трех боев сойдутся меж собою в судьбоносном решающем поединке!
Хармон Паула увлекся зрелищем. Новые и новые бойцы вопили и кидались друг на друга, скоморохи паясничали, зрители шутили и смеялись, поддерживали бойцов кровожадными выкриками. На помосте оказывались разные люди, в том числе и крепкие, сноровистые, явно не чуждые настоящего оружия. Однако зрители охотней приветствовали и щедрей награждали тех, кто выглядел странно и смешно, а держался пусть не умело, зато дерзко. Любимцами толпы стали малец-бесеныш; огромный кузнец, весь заросший черными волосами, будто шерстью, и ревевший как зверь; косоглазый паренек, что дрался в шлеме-тыкве, а после победы сорвал его с головы и жадно отгрыз кусок. Однажды на помост взобралась даже женщина – крупная грудастая матрона.
– Разве поле брани – место для женщины? – воскликнул пестрый скоморох.
Размашистым движением матрона откинула за спину косу и взглянула на него, сурово сведя брови:
– Знаешь ли ты, несчастный, кто я? Пред тобою – правительница Северных Лесов, Медвежья леди! Я разорву любого, кто выйдет против меня!
На помост протиснулся кузнец:
– Ну, тогда я – твой медведь! Харррр!
Женщина вооружилась соломенной палицей, а кузнец – мешком, и они сошлись под азартные вопли толпы. «Медвежья леди» держалась достойно и несколько раз смачно угостила кузнеца дубиной по бокам и по заднице, а он подыгрывал ей, завывая и даже жалобно всхрюкивая. Но затем он не рассчитал удар мешком, и женщина полетела кубарем, чуть было не скатившись с помоста. Кузнец помог ей подняться и разделил с нею выигрыш.
Хармон смеялся вместе со всеми, пару раз швырял на помост медяки, однако наметанным глазом присматривался к бойцам. Конюхи, кузнецы, пьяницы и дети мало интересовали его. Он высматривал тех, кто походил на настоящих воинов. Пусть оружие было шутовским, но стойка бойца, манера двигаться быстро выдавали навык. К тому же, эти люди не страдали избытком гордости, раз уж они вышли на потешные бои. Неплохое качество – отсутствие гордости. Ценное качество воина, по мнению Хармона Паулы Роджера.
Вскоре он присмотрел того, кого искал. Парень был молод, но статен. Он выходил на бой с обнаженным торсом, и мышцы бугрились по груди и спине. У него были длинные каштановые волосы, темные усики и бородка. Черты лица правильные, даже сказать – красивые. Принарядить его – глядишь, сойдет и за благородного. Парень трижды взбирался на помост, и всякий раз выбирал деревянный меч, липкий от патоки. Почуяв его сноровку, скоморохи ставили против него людей покрепче, но парень побеждал почти без труда. Он хорошо владел мечом – по крайней мере, хорошо по меркам Рыночной площади Смолдена. Его противники уходили, почесывая ушибы, все в темных пятнах патоки, а победитель вскидывал «клинок» в салюте. Денег ему бросали немного: зрителям не нравилось, что парень слишком серьезен. Зато рыжая девица целовала его с явным удовольствием.
В решающем поединке Кровавый Красавчик (так окрестили его скоморохи) сошелся со Зверем-кузнецом. Кузнец взял копье с апельсином в правую руку и булаву из свиного окорока – в левую, Красавчик вновь вооружился липким мечом. Затем скоморохи завязали обоим глаза. Башнеголовый заявил:
– Истинный герой одолеет противника и вслепую, ибо руку его направляет…
– Нюх?.. – предположил пестрый.
– Болван! Его руку направляют боги!
Бой начался. Кузнец ринулся в атаку, размахивая копьем. Он надеялся нащупать противника длинным оружием, а затем огреть окороком. Красавчик держал меч наготове и пару раз умудрился парировать удар копья, но не развивал успех, а только кружил по помосту. Он явно робел и не знал, как вслепую подступиться к противнику. Окрыленный успехом, кузнец ревел все громче, орудовал копьем все яростней и, в конце концов, сбил шапку с башнеголового. Кора разлетелась на кусочки, скоморох взревел:
– Будь проклят черенок лопаты, вырывшей гнилую яму для твоего паскудного зерна, никчемное древо!
Кузнец повернулся на голос, а Красавчик атаковал. Меч свистнул у самой груди кузнеца, и тот, ощутив движение воздуха, взмахнул одновременно копьем и окороком. Но Красавчик отбил копье, уклонился от окорока и треснул деревяшкой по руке кузнеца.
– Северный Зверь лишился лапы! Его грозная булава упала наземь! Истекая кровью, он все же…
Кузнец и вправду выронил окорок, но правой рукой перебросил копье назад, перехватил поближе к острию и, когда Красавчик замахнулся для нового удара, сделал мощный выпад. Апельсин пришелся прямо в голую грудь парня и брызнул соком во все стороны. Красавчик отлетел и шлепнулся на задницу. Толпа взорвалась хохотом. Скоморохи сняли с бойцов повязки и присудили победу кузнецу. Монеты щедрыми брызгами посыпались на помост.
Когда парень сходил по ступеням, Хармон перехватил его взгляд. Злость, досада, обида. Обиды – больше всего. Как раз то, что надо.
Хармон пробился к нему и взял за плечо.
– Как тебя звать?
– Тебе-то что?.. – буркнул Красавчик.
– Есть работенка для парня с мечом. У тебя ведь имеется меч?
– Имеется.
– Гостиница «Желтая гусыня», время вечерней песни. Захочешь – приходи.
С тем Хармон Паула и оставил его.
* * *
Вторую половину дня Хармон провел у лотков местных торговцев. Разглядывал товар, находил изъяны, нещадно сбивал цену, заговаривал зубы купцу, уходил к соседям, возвращался. «Так до чего мы договорились, добрый хозяин? Восемь монет за кувшин? Десять?.. Отчего же мне так хорошо запомнилось – восемь?» Он приобретал стекло и бронзу, посуду и мелкую утварь – то, что в Альмере испокон водилось в избытке. Он выбирал предметы поизящней и покрасивее, редкие, необычные, чем-то притягивающие взгляд. Примечал их сразу, с первого взгляда на лоток, но для виду начинал осмотр совсем с других товаров, даже торговался за них. Затем невзначай переключался на то, что изначально его интересовало: «А это что за штука? Зеркальце? Взять, что ль, и его – жену порадовать… да мелковато, в этакое ее мордашка-то и не уместится…» Хармон прекрасно знал, что зеркала большего размера всегда выходят плохого качества – изламывают, раздувают или сжимают отражения. В этом же, крохотном, все виделось ясным и четким, как дно горного ручья. «Нееет, хозяин, ты не говори мне – хороший товар, ты скажи – дешевый. Жена меня что спросит, как домой вернусь? Сколько монет привез, вот что она спросит!»
По правде, сейчас товар не очень-то интересовал Хармона. Он делал свое дело как следует, но предвкушал изюминку нынешнего дня – покупку человека. Хороший торговец покупает людей и продает себя – сегодня эта фраза имела прямой смысл.
Хармон Паула Роджер вернулся в гостиницу незадолго до вечерней песни. Оставил улов, взял у Луизы дневную выручку и расположился в гостиничной харчевне. К его удовольствию, за одним из столов обретались двое в куртках городской стражи, недавно сменившиеся с дежурства, если судить по вальяжным позам и туповатым сытым ухмылкам. Хармон подсел к ним, угостил обоих элем и повел неторопливую беседу.
Стражники любили благодарных слушателей. А кто же не любит?
– В Альмере? Как дела-то?.. Да как всегда: люди трудятся в поте лица, знать богатеет, – рассказывал первый стражник, розовощекий и мордатый. – Все своим порядком идет – у нас в Альмере всегда так, по порядку.
– Ну уж не всегда, – вставил второй. – В соборе вот маляр пол-стены расписал, а потом деньги взял, работу бросил да и сбежал. Ищи теперь пташку в небе.
– Да что ты! – поразился Хармон.
– Это еще что, – перехватил нить первый стражник, – на южной-то башне строитель с лесов упал! С самого верху. Прямо внутрь собора!
– Наружу, – поправил второй.
– Внутрь. Если бы наружу упал, полгорода бы сбежалось, и все бы знали.
– А если внутрь, то вышел бы дурной знак, и собор бы закрыли.
Мало помалу переключились на дела имперские. Восток Альмеры прилегал к Землям Короны – они начинались через пару миль за рекой. На этом основании стражники считали себя знатоками имперской жизни.
– А слыхали вы, что наш владыка Адриан нынешним летом намерен жениться?
– Слыхал, – ляпнул Хармон, и стражник тут же помрачнел. Зато второй вклинился:
– Но это еще, знаешь ли, не наверно. Летом, как будут игры, Адриан станет выбирать себе невесту. Но ведь еще не точно, что выберет. А ну, как не выберет?