еще одна пауза, необходимая для того, чтобы сформулировать следующее самоочевидное соображение. — А что же будет со мной? Как же я сам продержусь там, внизу?
— Давайте сначала окажемся там, внизу, капитан.
Из голоса улетучилась часть симпатии ко мне, правда, небольшая. Даже герою позволительно проявить небольшую заботу о себе, после того как он позаботился о благополучии отходящих войск.
Разговор продолжался еще некоторое время, но в принципе, все главное было уже сказано. Я следовал указаниям, делал то, что мне было сказано, не более и не менее. Примерно через час все, кто смотрит трехмерные программы в Секторе, будут знать, что беспомощный госпитальный корабль находится на поверхности Вэнгарда и жизнь десяти или одиннадцати, если считать меня, человек висит на волоске. После этого я окончательно проникну сквозь оборонительные линии своего подопечного, готовый приступить к фазе номер два.
На высоте десяти тысяч миль появился звук: печальный вой одиноких молекул воздуха, расщепляемых тысячетонной тушей престарелого бродяги-торговца, входящего в атмосферу на слишком большой скорости, под неправильным углом и без тормозных двигателей. Я принялся наигрывать мелодию на том, что осталось от рулей высоты, разворачивая корабль хвостом вперед, приберегая остатки топлива до того момента, когда они мне больше всего пригодятся. И когда я и мой корабль достигли точки, которая мне была нужна, мне оставалось осилить всего-навсего восемь тысяч миль гравитации. Я еще раз сверился с пультом управления, прикидывая будущий район посадки, а тем временем корабль двигался и бился подо мной, издавая стоны и рычание, как дикий зверь, которого ранили в брюхо.
На высоте в двести миль включились главные двигатели, и вся кабина осветилась мерцающим красным светом, появившимся у меня в глазах.
Я почувствовал себя жабой, угодившей под сапог.
Это продолжалось достаточно долго, так что я успел отключиться и вновь прийти в себя не менее шести раз. Затем внезапно корабль перешел в свободное падение, и у меня в запасе остались уже считанные минуты, вернее, даже секунды.
Положить руку на рычаг катапультирования грузового отсека оказалось ничуть не труднее, чем, скажем, поднять наковальню по веревочной лестнице. Я почувствовал толчок, возвестивший, что грузовой отсек отделился от корабля. После этого я занял соответствующее положение, опустил противоударное устройство и набрал полную грудь затхлого корабельного воздуха. Палец мой коснулся кнопки катапультирования пилота. Тотчас же прямо по голове меня ударил десятитонный пыльный мешок, и я провалился в мир иной.
* * *
Я медленно всплыл на поверхность бескрайнего черного океана, где дурные сны стали медленно отступать, и им на смену пришли чуть приукрашенные светом размытые картины пол у бессознательности, так что я успел заметить похожие на акульи зубы горы, окружавшие меня со всех сторон.
Вершины их были укрыты вечными снегами и бесконечные ряды гор исчезали за далеким горизонтом.
Потом я, должно быть, снова отключился, потому что в следующий момент я увидел перед собой только один пик, несущийся мне навстречу, как взбесившаяся волна. Когда я очнулся в третий раз, я уже стремительно спускался на парашюте, несясь к чему-то, что было похоже на широкое поле застывшей лавы. Потом я разобрал, что это листва, темно-зеленая, густая, стремительно надвигающаяся. Времени у меня на этот раз хватило только на то, чтобы заметить, как засветился зеленым светом сигнал пеленгатора грузового отсека, возвещая, что груз приземлился целым и невредимым. И тут в глазах у меня снова померкло.
Когда я очнулся, мне было холодно. Это было первое мое сознательное ощущение. Вторым была головная боль. А вообще-то болело все тело. Некоторое время я составлял в уме завещание, по которому единственным моим наследником становилось общество эвтаназии, потом выпутался из креплений, раскрыл капсулу и вполз в то, что любитель прогулок назвал бы живительным горным воздухом. Я сверил все мои боли и неприятные ощущения и понял, что кости и суставы целы.
Тогда я включил термостат своего скафандра на обогрев и почувствовал, что тепло мало-помалу просачивается в тело.
Я стоял на сосновых иглах, если только бывают сосновые иглы трех футов в длину и толщиной с палочку для помешивания коктейлей, которые образовывали упругий ковер, сплошь покрывавший землю у подножия деревьев, толстенных, как дорические колонны, и уходящих вершинами в темно-зеленые сумерки крон. В отдалении между стволами я заметил белые отсветы островков снега. Было тихо, совершенно тихо, ни малейшего движения ветвей над моей головой.
Приборы скафандра сообщили мне, что давление воздуха составляет шестнадцать фунтов на один квадратный дюйм, содержание кислорода — 51 %, температура воздуха — 10 градусов по Цельсию, как мне и обещали.
Из данных локатора следовало, что мой груз опустился милях в ста на северо-запад от того места, где я стоял сейчас. И, насколько я мог судить по показаниям разных штук, имеющихся в пряжке моих хитроумных доспехов, все приборы там работали нормально. И если информация, которую я получил, была столь же добротна, сколько за нее уплачено, я находился в десяти милях от того места, куда собирался попасть, примерно в полудневном переходе от пристанища Джонни Грома. Я включил энергопривод своего скафандра, сверился с компасом и отправился в путь.
Слабое притяжение делало ходьбу неутомительной даже для человека, буквально измочаленного несколькими тысячами миль атмосферы. Да и скафандр, сидевший на мне, тоже был хорошим подспорьем. Хотя по нему этого никогда не скажешь, но он обошелся мне примерно во столько же, во сколько обошелся бы роскошный отпуск на одном из этих родиево-стеклянных миров с управляемым климатом и великолепными оргиями, проходящими при резкой перемене температур. Кроме стандартных устройств, регулирующих состав воздуха и температуру, а также сервоустройства, позволяющего мне сейчас идти без неприятных ощущений при ходьбе, скафандр был еще оборудован всеми рефлексными цепями и усилителями реакций, какие только были известны черному рынку. Среди этих хитрых штучек было несколько и таких, на которые ребята из отдела безопасности Лиги были бы не прочь наложить лапы. Один метаболический монитор чего стоил!
Идя по компасу, я постепенно поднимался по склону и примерно через час добрался до линии вечных снегов. Деревья тянулись еще на несколько тысяч футов, и край леса был как раз там, где начинался совершенно морской голубизны ледник.
Здесь я впервые увидел небеса Вэнгарда: они были темно-голубые, а над снежными пиками принимали фиолетовый оттенок, как бы оттеняя величественных владык этого мира.
После часа ходьбы я сделал привал, дал себе питательный раствор и несколько глотков воды. Потом немного послушал, как мимо меня, шелестя секундами, уносилась в небеса Вечность.
Я представил себе, как корабль с колонистами,
