что такое пятнадцать минут? Человек, который сегодня впервые увидел часы…
Я выглянул из палатки: в обе стороны тянутся бесконечные торговые ряды, бродят туземцы в выцветших балахонах, ветер лениво несёт песок и мусор. В палатке напротив сидит за пустым прилавком толстая угрюмая торговка и вяжет на спицах шарф.
— Простите, — обратился я к ней, — не подскажете, когда вернётся хозяин моей палатки?
— Откуда я знаю?
— Видите ли, в чём дело… Он сказал, что пойдёт на склад и придёт через пятнадцать минут…
— Ну так ждите.
— Да, но он что-то долго не возвращается.
— И чего вы хотите от меня?
— Может быть… Не могли бы вы присмотреть за товаром, а я пойду уже?
— Щас! Значит, за вашим товаром присмотрю, а мой пусть сопрут?
Ну что с неё взять! Продукт отсталой культуры. Я вернулся в свою палатку, сел за прилавок. Достал компьютер, открыл детективчик, но мне не читалось. На душе было неспокойно. Я то и дело вскидывал глаза и с подозрением вглядывался в проходящих мимо. А вдруг и правда что-то украдут, пока я тут караулю? Подбегут, схватят какую-нибудь мяльзу и наутёк. Что мне делать, догонять? Я побегу, а тем временем сообщники вынесут товар подчистую. Нет, нельзя уходить из палатки. Чёрт, вот влип! Если даже я буду безупречно бдителен, хозяин всё равно возьмёт и заявит, будто что-то пропало, и потребует компенсацию. Лучше заплатить, иначе придётся иметь дело с мафией. На отсталых планетах всегда бывает мафия.
Боковым зрением я увидел два цветных пятна. Поднял глаза — и не смог удержаться от счастливой улыбки. Туристы, земляне, родные мои! Райский островок в океане враждебной серости… Мужчина мазнул по мне безразличным взглядом и отвернулся. В одной руке у него была банка пива, другой он придерживал закинутую на плечо объёмную сумку. Я не в обиде, я понимаю — этот шопинг тебе надоел хуже горькой редьки. А вот женщина улыбнулась мне в ответ, но как-то… свысока. Да, конечно, я сижу за прилавком на этом варварском базаре, на мне убогая туземная одежда, но неужели не видно, что я свой?!
— Почём убяр? — спросила она.
— Видите ли, я не продавец. Я сам жду продавца, он отошёл на пятнадцать минут, а я…
— Зайка, — вздохнул её спутник, — зачем тебе убяр? Давай пойдём в ресторан или на вертолёте покатаемся, а? Слетаем на острова, постреляем саблезубых тараканов…
— Котик! В ресторан мы с тобой сходим на Земле. А с Юми нам сам бог велел привезти убяр, — туристка обернулась ко мне. — Сколько? Но не вздумайте заломить цену, я прекрасно разбираюсь в орянских артефактах.
— Послушайте, я не знаю! Говорю же вам: я не продавец.
— Зайка, а отчего мы не купили убяр в предыдущем ларьке? Вместе с остальными штуковинами, а?
— Котик, ты не понимаешь. Здесь убяр с изогнутыми поперечинами, а там был с прямыми. Так почём, говорите, ваш убяр?
— Сто шесть куней и три ланя, — сказал я.
Сто куней — это сумма, которую бы я не выложил ни за какой убяр. А шесть куней и три ланя я добавил из вежливости. Просто «сто куней» звучит как «отстаньте, подите прочь», а так цена выглядит солидно, словно её вычислили по формуле.
— Зайка, в той лавке было в четыре раза дешевле.
— Дешевле, потому что дешёвка. А тут качество!
— И что, здесь в четыре раза лучше? — котик с несчастным видом достал кошелёк. — До ста не скинете, а?
Я промолчал — он расценил это как согласие.
— А до девяноста?
— Семьдесят! — хищно вклинилась зайка. — Семьдесят — и мы его берём.
А не сделать ли маленький бизнес? Продать им этот убяр, а потом купить в другом ларьке точно такой же, но дешевле. Нет, мне нельзя отлучаться, я должен стеречь товар. И потом — как я продам им убяр, если не знаю, как он выглядит?
Зайка, заметив мои колебания, решила меня дожать:
— Пятьдесят. Там боковина поцарапана.
— Ну… — протянул я, пытаясь вспомнить, у какой инопланетной штуки были поперечины и боковина.
Котик воодушевился:
— А давайте за двадцать пять? Нет, за двадцать.
— Гм, — сказал я. Становится невыгодно.
— А может, до десяти скинете?
Я пожал плечами. Интересно, на чём они остановятся.
— Пять, — прошептал котик, враз охрипнув от алчности.
— Два — или мы уходим, — зайка подхватила его под руку и повлекла прочь.
Ну наконец-то!
Она обернулась и вопросительно на меня посмотрела.
— Нет, — сказал я, — за эту цену я вам убяр не отдам.
— Ладно, давайте за пять, — согласилась зайка. Ещё бы! Какой смысл идти на принцип из-за мелочи, когда есть возможность отхватить убяр в четыре раза лучше и в пять раз дешевле?
— И за пять не отдам.
— Значит, за десять? — встревожилась она.
Я покачал головой.
— Тогда за двадцать пять?
— Гм, — сказал я. Какое смешное предложение!
— Пятьдесят? Семьдесят? Семьдесят — и мы его берём.
Я непреклонно молчал.
— Сто! — взмолился котик. — У меня больше нет, смотрите!
И он обнажил передо мной свой кошелёк. Фу! Так унижаться перед туземцем… Глаза б мои не видели. Я отвернулся и принялся поправлять и перекладывать артефакты.
Какой из них убяр, я так и не понял. Зато вычислил кяголь — кувшин с железным кольцом, продетым сквозь носик. Таких нашлось пять штук, а среди прочих предметов я не встретил более двух одинаковых.
— Мне нужна хурчатка. Пожалуйста…
Я резко обернулся; подозрительный тип в залатанном балахоне отшатнулся от прилавка, прижимая руки к груди. Глаза жадные и тревожные, как у наркомана или у голодного пса.
— Нету! — бросил я. — А ну проваливай.
— Как же нету? — жалобно сказал он и, привстав на цыпочки, попытался заглянуть мне через плечо. — Она там! Мне бы посмотреть поближе…
И он бочком, бочком стал протискиваться мимо прилавка в палатку. Ой, что-то мне это не нравится. Хотя… пусть уж лучше будет внутри, под присмотром. Я сделал приглашающий жест — и заблокировал выход своим телом.
— Да, я только посмотрю… — бормотал юмянин, радостно и суетливо оглядываясь по сторонам. — Ведь не убудет, если я посмотрю… и чуть-чуть потрогаю…
Он метнулся в угол, схватил фруктовницу и запустил пальцы в дырки, чуть не вывернув суставы. Благоговейно прошептал:
— Хурчатка.
А сам всё обшаривал взглядом палатку.
— Можно ещё? Только мяльзу — и пойду. Можно?
Почему бы нет? Пускай хоть всё тут перетрогает — зато буду знать, чем торгую.
— На здоровье, — великодушно разрешил я.
Туземец бережно поставил хурчатку, подбежал к базуке и потёрся о неё щекой. Лицо выражало муку и блаженство. Он закрыл глаза, замер — и
