Быстро сгущались сумерки и Агния заспешила в поселок. Его ворота были распахнуты настежь и в них по главной дороге вливались толпы изможденных испуганных людей в пестрых истрепанных одеяниях. Мелькали и воины, большинством в изрубленных окровавленных доспехах. Ревел и блеял домашний скот, плакали женщины, галдели замурзанные детишки, скрипели колеса кибиток. Она приметила отдыхающую на обочине старушку с узелком и вежливо поклонилась:
— Откуда вы, госпожа, и что случилось?
Та устало махнула сухой костлявой рукой:
— От самой столицы, милая. Нет ее больше.
— Как так?
— Разорили дотла псоглавы проклятые и трупоеды с ними и отверги. Погибла Артания.
— Куда же теперь?
Старушка промолчала и по ее морщинистым задрожавшим щекам потекли слезы.
— Переночуем — и через Пограничье к морю, — буркнул проходящий мимо легионер в помятых доспехах и с перевязанной головой.
— В Последнюю Пристань?
— Туда, корабли уже ждут, а за морем землица благодатная. Герцог обещал всех взять, дойти бы, — он безнадежно вздохнул и захромал дальше.
— Счастливо, — Агния недоуменно нахмурилась. Всю неделю в небывалом количестве шли и шли беженцы в прибрежные порты. А теперь пала и столица. Мир перевернулся.
Она прошла по забитой народом улочке: везде валялся немудреный скарб, пылали костры, тесно окруженные пришлыми. Разговаривали негромко и боязливо, но ровный гул не затихал, накатывался волнами. Ее провожали сумрачными подозрительными взглядами, кто-то сплюнул, сплел пальца в охранном знаке. «Колдовка», — донесся шипящий шепот, но ее это не задело — зачем обижаться на профессию, а к своему уродству давно привыкла.
Перекрывая гомон, отчетливо прозвучал бронзовый рог и сразу же раздался зычный голос глашатая:
— Гости и жители Аркона, спешите на сход. Важные вести!
Воцарившееся молчание взорвалось россыпью возгласов. Люди вставали, жестикулировали, снова садились. Наконец, все потянулись к Дворцовой площади, скоро заполнившейся до краев. Народ продолжал прибывать, теснился, вставал на цыпочки, вытягивая шеи.
Агния протиснулась вперед и увидела на балконе Дворца коренастого пожилого крепыша, который кутался в алый плащ, гармонирующий с почти такого же цвета испитым лицом. Шапка седых волос, неопрятная борода… Сам Комендант. Судя по всему новости предстояли важные и скверные. Он сумрачно поглядывал из под кустистых, сросшихся на переносице бровей и слегка покачивался.
Глашатай протрубил снова и гул голосов послушно затих. Сотни запрокинутых лиц ждуще воззрились на главу поселка, а тот простер руки и его гортанный голос заметался над собравшимися:
— Возлюбленные чада, настали дни скорби, ибо силы зла захлестнули страну. Армия разбита, король исчез. Враги рыщут повсюду и ни сегодня-завтра будут здесь. Уже пропало несколько патрульных разъездов, — он смачно рыгнул и сильно качнулся, вцепившись в перила.
— Пьян, — догадалась Агния. Это, видно, поняли и в толпе, потому что послышались одобрительные выкрики.
— Молчать, щенячьи дети! — Комендант перешел на более понятную речь. — Пока отправляйтесь по своим норам, посоветуйтесь, а завтра доложите: оставаться на растерзание или вместе со всеми топать в Пристань, к Герцогу Приморскому, вассалу нашего славного короля… Ик! Проваливайте.
Балкон опустел, немного позже обезлюдела и площадь. Совсем стемнело, мрак рассеивали лишь костры да бледный лунный свет, прорывающийся сквозь сгустившиеся тучи. Посвежело, пахнущий дымом и потом воздух разносил приглушенный лязг оружия, скрип телег, затаенные разговоры.
Дом бабушки Льзе притулился на окраине — скособоченный, подслеповато щурившийся единственным окном-бойницей. Охотница толкнула никогда не запирающуюся дверь — кто посмеет наведаться без спроса? — и очутилась в тесной комнате. Под потолком сушились ароматные травы, на столе чадил светильник, рядом на пеньке-«стуле» дремала старуха. Длинные сивые космы, отличные от курчавых завитков артанцев, круглые глаза, остроконечные уши — без привычки страшноватое зрелище.
Девушка бросила арбалет в угол и примостилась на таком же пенечке, расслабляясь. Тело ныло от напряжения и недавнего страха.
Хозяйка открыла зеленые глаза с вертикальными зрачками и хрипло осведомилась:
— Вернулась, гулена? Ужин остыл.
— Не хочется. Душно. К урагану что ли?
— Хуже. Они нашли нас даже в этом захолустьи. После стольких лет…
— О чем ты? — девушка прислушалась к цокоту копыт на улице и увидела за окном, как от ворот проскакал всадник в зеленом плаще. На сапогах блеснули золотые шпоры.
Старуха вздрогнула и широко раскрыла странно засветившиеся глаза:
— Чую, близко. Спешат за твоей кровью, но раньше пусть выпустят мою… Или свою. Я еще многое могу, — она мелко затряслась в сухом кашле и забормотала древние заклятия. Огонек в плошке космато пыхнул, веерно искря по комнате. Постоялец дядюшка Ивр перестал храпеть за перегородкой, поворочался на скрипучей лавке, зевнул и снова засопел.
Охотница незаметно пожала плечами — бабуля давно заговаривается, вот и бормочет невесть что. Лучше бы решила: бежать из Аркона, или пробовать отсидеться? Место глухое, вряд ли сюда доберутся.
Чародейка, словно угадав, стукнула ладонью по столу так, что огонек плошки затрепетал:
— С рассветом уходим, налегке. Вещей не брать, ни с кем не прощаться. Отдыхай.
Из-за духоты девушка решила ночевать во дворе, в миниатюрной беседке, которую сама когда-то смастерила. Обидчиков не боялась — безумца быстро образумит меч или заговор.
Призрачный свет луны прорывался сквозь несомые ветром облака, иногда становилось абсолютно темно, словно мир ослеп, но вновь нездоровая желтизна сочилась с неба. Холодный ветер раскачивал кроны деревьев, невнятно шелестел, будто угрожал. Из-за их верхушек, смутно виднеющихся над крепостной оградой, донесся скорбный стон, затем похоронный рыдающий вопль заполнил воздух.
Агния поежилась, зябко запахнув куртку, и расположилась на соломенном тюфяке, положив рядом арбалет и меч. Потом долго ворочалась, ощущая в пространстве странное, отчего трудно дышалось, наконец, забылась, но не настоящим сном — скорее оцепенением, когда неким внутренним зрением четко видишь вокруг и, хотя она не могла пошевелиться, сознание было ясным и подсказывало неотвратимое приближение чего-то и реального и безымянного. А затем у входа в беседку в черном балахоне до пят и опущенном капюшоне уже стоял человек, от неестественно изогнутой фигуры которого веяло первобытным ужасом.
