Наконец мальчик, серьезно глядя в серые глаза Карпентера, произнес несколько фраз. Карпентер покачал головой, и мальчик сказал несколько фраз, по-видимому, на другом языке. Карпентер снова покачал головой. Он ответил мальчику на английском, затем на французском и на немецком — из современных языков он знал только их. Каждый раз мальчик качал головой. За все это время девочка не проронила ни слова — она просто стояла, поглядывая на Карпентера с каменным выражением лица.
Он не стал пытаться произнести что-нибудь на древних языках, знакомых ему. Обычно современные дети не очень-то склонны к изучению арамейского, греко-ионийского или греко-дорийского — эти языки он изучал, готовясь к путешествиям в прошлое, когда выполнял задания Ассоциации Исторических Исследований — сестринской NAPS организации. Эти ребятишки определенно выглядели современными детьми. Карпентер понятия не имел, из какой страны они прибыли и каким образом они оказались в C-16, но представлялось очевидным, что они должны были использовать для прыжка в прошлое машину времени Ллонка, и вряд ли они осуществили такой прыжок в одиночку.
Казалось, надежда понять друг друга была потеряна, но все оказалось не так. Мальчик полез в один из карманов своих брюк и достал что-то вроде двух пар сережек. Он приспособил одну пару себе на мочки ушей и протянул другую Карпентеру, показав, чтобы он прикрепил их себе. Сережки были крошечными подвесками с прикрепленными к ним зажимами. Нет, не подвесками — мембранами. Зажимы оказались самоклеющимися фиксаторами, которые плотно прижимали мембраны к отверстию уха, не ухудшая при этом слышимости.
Мальчик повернулся к девочке. — Давай, Дидри, — сказал он на английском. — У тебя есть пара, даже больше. Я знаю, у тебя есть. Надень их.
Дидри? Ну ладно, так или иначе это имя звучало как Дидри. Девочка достала такую же пару сережек из кармана своей блузы и одела их на мочки ушей. При этом она не сказала ни слова.
Карпентер почувствовал, что его разыгрывают. — Должен заметить, — сказал он мальчику сухо, — что ты на диво быстро умудрился освоить наш язык.
Мальчик покачал головой. — Нет, я по прежнему говорю на своем, — сказал он, и Карпентер заметил, что артикуляция его губ не совпадала с произнесенными словами. — Сережки-говорешки только делают похожим мой язык на ваш. Они воздействуют на слуховые нервы, осуществляя идиоматический перевод. Личные имена, конечно, не переводимы, и озвучиваются как имена, близкие вам по звучанию. Кое-какие слова вы слышите как они есть, так как сережки-говорешки не переводят все на сто процентов. В любом случае, каждый из нас одел их, и теперь все, что я говорю, вы слышите так, как если бы вы сами это сказали, а то, что вы говорите, я слышу так, как это сказал бы я. На Марсе у нас столько языков, что ни один человек никогда не сможет выучить их все. Даже в одной стране много разных языков. Рано или поздно сережки-говорешки должны были быть изобретены, и в конце-концов их изобрели. Почти у каждого есть по меньшей мере две пары.
— Марс?
— Да. Мы с Марса, Большого Марса. Меня зовут Скип.
— А какая у тебя фамилия?
Мальчик показался озадаченным. — У нас на Марсе у каждого только одно имя.
— Меня зовут Джим Карпентер, — сказал Карпентер. Он посмотрел на Дидри. Она глянула на него тоже, но таким манером, как будто она смотрела сквозь него. — Она твоя сестра?
— Да, сэр.
— Неужели она не может говорить?
— Видите ли, мистер Карпентер, она не может говорить с вами. Она принцесса.
— Понятно. Ну что ж, раз она принцесса, то ты, надо полагать, принц. Но ты разговариваешь со мной.
— Да, но со мной совсем другое дело. Она следующая, кто наследует трон Большого Марса, и это делает ее особенной персоной. И не только это, — добавил Скип. — Она с самого начала была высокомерной.
Дидри сверкнула в его сторону глазами, но промолчала.
— Причина, по которой мы оказались здесь, на Земле, — продолжил Скип, — заключается в том, что нас похитили.
* * *
“Итак, я здесь, — подумал Карпентер, — в верхнемеловом периоде, и кого я спасаю от утиных челюстей анатозавра — принцессу Марса ее младшего брата, Скипа! А теперь еще, оказывается, они были похищены!”
Но в то, что рассказал ему Скип, было поверить не сложнее, чем в то, что собирался рассказать Скипу и его сестре он. — Я с Земли, из 1998 года. Это 74,051,622 года спустя. Он показал на трицератанк. — А это Сэм, мой вездеход. Он больше похож на танк, потому что это бронированный вездеход. Сэм — это его кличка. У него есть большой двигатель “Камминз”, который подзаряжает батареи, а заодно он оборудован небольшим временным двигателем, который позволяет ему совершать короткие прыжки назад во времени. После прыжка в прошлое он может вернуться в то время, из которого он прыгнул, плюс то время, которое он провел в прошлом, а встроенный регулятор предотвращает прыжки в более далекое будущее. Он снабжен скрытыми автоматическими голографическими камерами, расположенными по бортам, и обычно, когда я отправляюсь в доисторические времена, я делаю это исключительно с задачей отснять голографические видеоматериалы, но на этот раз я прибыл еще по одной причине: выяснить происхождение ископаемых останков человека. Новые методы датировки позволяют палеонтологам определять периоды времени с высокой точностью, и они могут фиксировать время гибели любого организма с погрешностью почти в неделю. Но они не могут сказать точно, где это случилось, из-за геологических изменений, в данном случае по причине Ларамидной Революции.
Даже у Дидри глаза стали большими. Они напомнили ему осенние астры.
— Обычно, когда я отправляюсь в прошлое, я отправляюсь не один, — продолжил он, — но голографист, которого предполагалось отправить со мной, уволился, а я не хотел дожидаться, когда его кем-нибудь заменят. Я должен отснять голографические видеоматериалы в течение двух недель. На случай, если вы, ребята, не знаете, как работает машина времени Ллонка, она использует диффузию света. Свет является своего рода критерием для измерения времени, и когда, распространяясь, он теряет свою непрерывность, вы можете путешествовать во времени почти так же, как путешествовать в пространстве. Сэм обеспечивает мне необходимую защиту от крупных тероподов и птеранодонов. Североамериканское палеонтологическое общество, в котором я работаю, имеет другие подобные вездеходы для эпохи рептилий, а также несколько машин для эпохи мамонтов. На самом деле у него нет хвоста, а вместо ног гусеничное шасси. Камуфлирующее поле создает видимость ног, когда он неподвижен или двигается. Оно же заставляет вас видеть великолепный большущий хвост.
