Почуяв смертельную опасность, я почти бессознательно выхватил из кармана лучевой аппарат, пытаясь воспользоваться им как единственным средством защиты. Трудно сказать, почему я вообразил, будто он должен мне помочь. Включив прибор, я направил луч прямо в лицо священнику и увидел, как оно осветилось сперва фиолетовыми, а затем розоватыми бликами. Выражение свирепого торжества начало уступать место безумному страху, которому, однако, не удалось полностью завладеть им и, в конце концов, оба эти чувства слились в неописуемо жуткую гримасу, застывшую на его лице. Он замер было на месте, а потом начал пятиться, дико размахивая руками. Когда он таким образом приблизился к самому краю открытого лестничного колодца, я крикнул, пытаясь предостеречь его, но он меня не услышал. В следующее мгновение он отшатнулся назад, в последний раз взмахнул руками и пропал из виду.
Не сразу сумел я добраться до люка, ибо мои члены плохо повиновались мне. Когда же наконец я заглянул туда, то не увидел, как ожидал, лежащего на нижних ступенях неподвижного тела. Вместо этого до меня донеслись голоса и топот людей, поднимавшихся вверх по лестнице с зажженными фонарями. Заклятие призрачной тишины было снято, и я вновь мог слышать и видеть вещи в привычной трехмерной перспективе. Однако была ли тишина на самом деле такой непроницаемой? Что-то же привлекло сюда всю эту толпу. Может быть, здесь все-таки был шум, который я не смог расслышать?
Между тем двое простолюдинов, шедшие впереди остальных, разглядев меня, замерли, словно сраженные внезапным параличом. Один из них только и смог пронзительно вскрикнуть: - А-аах!.. Это вы, ваше сэрство? Неужто опять все сначала?!
После чего все они развернулись и в панике бросились наутек. Впрочем, один остался. Когда толпа рассеялась, я увидел седобородого мужчину, приведшего меня сюда. Он стоял с фонарем в руке и смотрел на меня в сильнейшем изумлении, но без всякого страха. Затем, поборов минутное замешательство, он начал, не торопясь, подниматься по лестнице. Оказавшись со мной лицом к лицу, он понимающе покачал головой:
- Итак, вы все-таки не смогли удержаться. Жаль. Молчите я знаю, что произошло. Это уже случалось однажды, но тот человек не выдержал и застрелился. Вам не следовало вызывать его, вы ведь знаете, чего он добивается. Но уж теперь-то вы не должны терять голову, как это получилось с вашим предшественником. К счастью, дело не зашло настолько далеко, чтобы ему удалось завладеть вашим рассудком и самой личностью. Сохраняйте хладнокровие, смиритесь с необходимостью круто изменить свою жизнь, и вы по-прежнему сможете пользоваться плодами учености и всеми радостями, что доставляет нам окружающий мир. Разумеется, вам нельзя будет оставаться здесь сомневаюсь также, чтобы вы захотели вернуться в Лондон. Я бы посоветовал вам Америку.
Да, и не пытайтесь больше экспериментировать с этой вещицей. Пути назад у вас уже нет. Вы, конечно, можете вызвать определенные изменения, но они всегда будут только в худшую сторону. Сказать по правде, вы отделались сравнительно легко, так бегите же скорее и по возможности подальше от этих мест. И благодарите Бога, что дело не зашло слишком далеко... Ну вот, я, как мог, постарался подготовить вас. Что же касается вашего нового облика, то вам следует знать, что встреча с ним неизменно заканчивается подобным образом. Уехав отсюда и поселевшись в далекой стране, где вас никто не знает, вы постепенно привыкните к этому. А сейчас давайте подойдем к зеркалу, на противоположной стене. В некотором роде это будет для вас потрясением, хотя ничего особо отталкивающего вы не увидите.
Меня трясло с головы до пят, и потому ему пришлось, взяв в одну руку тусклую лампу, что прежде стояла на столе (свой еще более тусклый фонарь он оставил стоять на полу), другой рукой поддерживать меня на протяжении тех нескольких шагов, что потребовалось пройти до зеркала. Вот что увидел я в нем:
Передо мной стоял худой темноволосый человек среднего роста, в облачении англиканского священника, лет тридцати или около того, в очках без оправы, стальные дужки которых поблескивали из-под уродливо огромного лба. Это был все тот же безмолвный пришелец, сжегший в камине свои фолианты.
Отныне я был обречен провести остаток своих дней в облике этого человека и тем самым еще на некоторое время продолжить в себе его жизнь.
