— О, черт! — в сердцах воскликнул он и, сорвавшись с места, начал выносить из комнаты готовые тюки.
Ильин через силу засмеялся. Проняло! Лицо Ильина, худощавое, живое, с уже наметившимися складками у рта и крупной ямочкой на подбородке, приобрело сосредоточенное, даже угрюмое выражение, не свойственное юности. Юность! Какая там, к черту, юность, когда творится такое!.. Он со злостью затянул проволоку на ящике.
Снова влетел Терещенко. Щеки его теперь зарумянились. Ни слова не сказав, он схватил новый тюк и бросился в дверь.
Кто-то крикнул в окно:
— Эй, у Ильина! Подводы прибыли! Давай грузи!
Вбежал Терещенко с двумя рабочими.
— Живо, живо! — торопил Ильин, косясь на красные отсветы близкого пожара.
Он вместе с Терещенко потащил кипу бумаг. Потом они вынесли тяжелый ящик.
— Осторожно, — сказал Ильин. — Здесь готовый препарат.
— Тот самый? — уточнил Терещенко.
— Да.
— Бумаги все забрал? — опять спросил Терещенко.
Ильин кивнул головой.
— Груз важный, как это его раньше не отправили? — заметил Ион Петрович и тщательно уложил ящик среди других вещей.
Из дверей института торопливо вышел Максатов.
— Ну как? — спросил он Ильина.
— Все в порядке, Николай Александрович, — спокойно и даже весело ответил Ильин.
Он знал характер своего шефа. Как и многие из людей, всю свою жизнь отдавших науке, Максатов был очень непрактичен в обыденной жизни, а такой из ряда вон выходящий случай, как эвакуация института, совсем выбил его из колеи. Он нуждался в поддержке.
— Все в порядке, — повторил и Терещенко. — Давайте трогаться, пока не поздно.
— Наши люди здесь? — спросил Максатов.
— Сейчас подойдут, — сказал Ильин. — Не видно только Бегичевой. Она еще у себя.
— Па, па, надо ехать! — с горечью воскликнул Максатов. И вдруг взялся за голову. — Ехать! Бросать свой институт! А куда ехать? В неизвестность.
Но его уже подхватили под руки и повели к рессорной тележке, где сидели с чемоданами на руках две заплаканные женщины.
— Маша, а Маша! — взывала к раскрытым окнам одна аз них.-=Ну, где же ты? Скорее! Не задерживай, ради бога!
— Я сейчас! — раздалось из одного окна. — Иду, иду!..
Все оглянулись на это окно. Ильин побежал к дверям. Через несколько минут он вышел оттуда вместе с девушкой, которая прижимала к себе клетку с морской свинкой.
— Да брось ты ее! — крикнул женский голос с первой тележки. — Иди скорее сюда!
Маша переглянулась с Ильиным. Он взял у нее клетку, поставил на телегу и легко подсадил туда же девушку. Она благодарно улыбнулась, крикнула: «Я здесь поеду, с Аркадием!..» И лошади тронулись.
Они выехали за черту парка, когда день только что начинался. Солнце еще не взошло, но небосвод над степью светился бледной голубизной, а на востоке ясное, без единого облачка, небо уже окрасилось в чистые оранжевые тона; восход предвещал жаркий и безветренный день. На выжженной солнцем траве блестели росинки, от земли тянуло горечью полыни, суслики стояли, любопытно вытянув головы, около своих холмиков… Раскинувшаяся перед путниками степь была такой мирной, что не верилось ни в войну, ни в их спешный отъезд, ни тем более в смертельную опасность, которая надвигалась со всех сторон.
Оглянувшись назад, Маша вдруг заплакала. Она закрыла лицо ладонями и уронила голову. Ильин растерянно смотрел на нее.
— Чего ты? — спросил он. Боишься?
— Да нет же, — сквозь слезы сказала она. — Жалко… Кого жалко?
— Жизни, чудак ты этакий. Кончилась наша юность. А что впереди — никто не знает.
— Знаем. Все знают. Битва.
Он отвернулся и долго смотрел на дымный горизонт. Там шел бой. Пока что они уходили от этого боя.
Скоро взошло солнце. Близко от дороги проскакал эскадрон. Куда-то протащили две маленькие приземистые пушки. Беженцы, заполнив всю дорогу, растеклись в стороны, пошли прямо по целине. Несчастье случилось у моста.
Возле него сгрудились десятки машин, сотни подвод и большая толпа людей. Когда тележка Максатова и подводы института добрались до этой толпы, немецкая батарея уже нащупала мост. Первый снаряд разорвался чуть ближе моста, второй — за балкой, а третий угодил в самый мост. Все бросились в стороны. Еще один снаряд лег прямо возле тележки академика. Маша увидела, как в разрыве взлетел чей-то яркий платок. Грохот на мгновение оглушил ее. Лошадь вскинулась на дыбы и бросилась в сторону. Больше Маша ничего не видела.
Очнулась она на земле. Ее голова лежала на коленях у Аркадия. Рядом сидел закопченный дымом Терещенко. В тридцати метрах от них горела телега. Бумаги на ней пылали, из огромного костра на колесах высоко летели черные хлопья бумажного пепла. А еще дальше, в степи, против телеги стоял маленький, будто игрушечный, танк с крестами на боках и, неторопливо поворачивая во все стороны башенку с пулеметом, валил на землю человеческие фигурки, разбегавшиеся по степи.
— Кто сжег телегу? — тихо спросила она Ильина.
— Я… — так же тихо ответил он. — А Максатов?
— Погиб…
Она помолчала, не в состоянии сразу понять случившегося. Потом все же решилась:
— Мы в плену?
Ильин обреченно нагнул голову.
В глиняном карьере. Что лее делать? Утренняя проверка. Неожиданная свобода. Они идут в городок. Находчивость Маши. Три русских бойца приходят в свою частьЧерез час их вели по степи назад. Большая толпа захваченных людей состояла из беженцев и солдат, мужчин и женщин, детей, больных и раненых. Шли медленно. После каждой остановки на месте оставалось несколько человек. Остекленевшими глазами смотрели они на высокое блеклое небо. Солдаты, охранявшие пленных, были неразговорчивы и свирепы. Жара и пыль мучали их так же, как и тех, кого они вели.
Аркадий Ильин шел вместе с Машей и Терещенко. Оба они держали девушку под руки. Маша механически переставляла ноги и безучастно смотрела на землю перед собой. Все произошло так быстро и так страшно, что она еще не вполне осознала случившегося. Эта жаркая, совсем недавно такая спокойная степь выглядела теперь нездешней, населена чужими людьми, которые выкрикивали злые слова команды, неуклюжими машинами, наполнена грохотом моторов и трупами, трупами… В небе, затянувшемся пылью и дымом, парили степные орлы, высматривая жертву. У них вдоволь добычи. Мертвые лежат, живые бредут, подымая тучи пыли. Куда они идут? И что будет с ними, мирными людьми, которые попали в военный водоворот? Или весь этот ад кромешный кончится, как только они придут в свой парк? Маша вдруг отчетливо представила себе, как она откроет ключом свою комнату, стряхнет с себя пыль, умоется, ляжет спать, а, выспавшись, встанет с кровати, посмотрит вокруг — и ничего этого уже не будет, все окажется жутким сном. Если бы так!..
