Ознакомительная версия.
Отправляясь после стирки на чердак, он уже не заходил в его дальнюю часть, былые сокровища потеряли привлекательность, да и времени не было копаться в изломанной рухляди.
Зато всё чаще случалось, что вечером он не мог сразу заснуть и, лёжа под одеялом, вспоминал или просто думал о чём-нибудь. В тот раз среди прочих необязательных воспоминаний припомнилось почему-то, как он давным-давно нашёл на чердаке фотографический портрет с расколотым стеклом и треснувшей рамкой. С фотографии улыбалась незнакомая женщина. Он притащил портрет маме и спросил, кто это, но мама лишь пожала плечами, продолжая растряхивать наволочки и развешивать их на верёвки. Тогда он не получил ответа, а на следующий раз портрет куда-то запропастился, и постепенно он забыл о нём. И вот теперь незнакомка вновь взглянула на него из темноты, дразня воображение неразгаданной тайной.
Ему не спалось, и он, подчиняясь позабытому взгляду, покинул нагретую кровать, натянул брюки, снял с гвоздика связку ключей и поднялся наверх. Пыльные лампы осветили чердак. В дальней камере, где так давно никого не было, всё оставалось без изменений, даже пыли не прибавилось, хотя её никто не стирал мокрой тряпкой.
Удивляясь самому себя, он начал искать портрет с треснувшей рамкой. Переложил пачки журналов, сдвинул патефон и вихляющий единственным колесом велосипед, заглянул в трюмо, где как встарь валялись пустые аптечные пузырьки. Фотографии не было. Он отодвинул трюмо, переставил прислонённый к стене драный пружинный матрац. Остановился, в недоумении потёр ладонью лоб. Портрета не было и здесь, но уже не это заботило его. Его поразило иное. Он вдруг сообразил, что не видит запертой двери, которая должна выходить сюда.
Он потряс головой, выглянул на площадку, убедился, что с этой стороны дверь есть, снова прошёл на чердак, где не было никакой двери. Может быть, она просто заложена кирпичом с этой стороны? Нет, вся стена одинаково старая – никаких следов новой кладки.
Он вернулся на площадку, с неожиданной робостью приблизился к запертой двери. Связка ключей оттягивала руку. Приложил ладонь к замочной скважине. Через узкое отверстие тянуло сквозняком. Он выбрал ключ, тот, которым не пользовался никогда в жизни, зажал его в кулаке, понимая, что не осмелится вставить его в скважину. Замер, прислушиваясь. По ту сторону двери что-то было. А быть может, не что-то, а кто-то. Слишком уж тихо было там. Такой тишины не бывает, где ничего нет. Безусловная, ждущая, недобрая тишина.
Он подумал, как хорошо было бы спать, не зная ни о чём. Теперь та прежняя жизнь не вернётся. Он не сможет забыть о сквознячке в замочной скважине. А оно, ждущее там, будет знать, что он помнит о нём.
Неужели ему придётся отворять дверь? Вон она какая: тяжёлая, обитая кровельным железом, крашенная коричневой половой краской. Знал бы, чем дело закончится, ни за что не пошёл бы искать старую фотографию. И зачем она ему потребовалась? Или хотя бы топор захватил, всё уверенней чувствовал бы себя.
Ведь недаром исчезла тогда проклятая фотография, уползла в щель под запертой дверью и ожидает теперь с той стороны, улыбаясь неведомо чему. Или это мама, пытаясь оградить его от беды, уничтожила опасный портрет. Теперь можно думать что угодно, беды всё равно не миновать.
Он шевельнулся, собираясь пойти за топором, но не сдвинулся с места, осознав, что стоит ему отойти и оно отворит дверь своим ключом или вовсе просочится через скважину. Он остался стоять возле запертой двери, прислушиваясь к тишине, неизменной все эти годы.
Внизу приглушённым домашним звуком пробили часы. Пора пpосыпаться, застилать постель, готовить завтрак, мыть посуду, а он стоял, слушал безмолвие и ждал.
Ознакомительная версия.
