— Ладно, Дейс, дежурь, — сказал он устало, — полет нормальный. А я пойду к себе.
— Ты мне не нравишься, Ольгерд, — покачала головой мамина подруга, с тревогой глядя на него светло-голубыми глазами в мелких морщинках, кажется, она до сих пор его жалела, все эти семь лет.
— Всё будет в порядке, — улыбнулся он, — обещаю.
— Сходи в медпункт.
— Да здоров я, здоров!
— Ольгерд…
— Господи, неужели так трудно понять!.. Ты же умная женщина, Дейс, неужели ты не понимаешь?
Ольгерд никому не рассказывал об этом, но это казалось ему очевидным. Детство. Огромное звездное небо, в котором где-то корабль отца. Он смотрит туда беспрерывно. Он знает, что тоже будет капитаном, другой судьбы он себе даже не представляет! Потом возвращение родителей с беты Малого Льва, радостная встреча, сувениры, гости, долгие вечера с друзьями и разговорами о вселенной, счастливая и ласковая мама, рассказы отца, его сильные руки, которые запросто подбрасывают к потолку, визжащая от восторга сестра, счастье, бесконечное всеобъемлющее счастье! И видеозаписи третьей планеты, и ее неразгаданные тайны…
— Это мое, понимаешь? Я никому это не отдам… Мамы нет, отец уже не тот после ее гибели, он больше не летает. Ты же знаешь, он даже глаз на небо не поднимает… но я-то есть, я летаю, и я не могу пролететь мимо!
— Бедный мальчик, — сказала Дейс, грустно улыбаясь, — ты думаешь, что тебе нужна эта несчастная планета? Эти заброшенные заводы и ржавые рельсы? Твоя мечта не в пространстве, а во времени. Тебе нужно в детство, Ольгерд. В детство, когда до всего рукой подать, и до звезд и до счастья… Но туда дороги нет.
После завтрака к нему в каюту вошло прекрасное заспанное создание с непричесанной гривой каштановых волос и в полурасстегнутом комбинезоне, открывающем изысканные кружева нижнего белья. Это была его сестра, младшая, единственная, любимая, замечательная и не забывавшая ни на минуту, что она не просто член экипажа, но и сестра капитана, который ни в чем отказать ей не может. Завтрак она проспала.
Чтобы быть прекрасной ей не требовалось ни умывание, ни краска, ни даже умное выражение лица.
— Застегнись, — сказал Ольгерд, — ты в космосе, черт возьми.
Он был раздражен после разговора с экипажем за завтраком. Как выяснилось, половина команды и не думала принимать его всерьез. И, слава богу, что рейс был обычный, а не дальняя разведка. Он проходил теорию неформальных лидеров и знал, что к таковым не относится.
— Что-что? — рассеянно спросила сестра.
— Я говорю, застегни молнию.
— Господи, какая разница? — она усмехнулась, но все-таки привела свой костюм в порядок, потом с ногами запрыгнула к нему на кровать.
— Что я слышала, Ольгерд? Мы летим на бету Малого Льва?
— Летим, — твердо сказал он.
— Ты что, с ума сошел? Зачем тебе это надо?
— Это никого не касается. Только Челмер опоздает к брату на свадьбу, но он-то как раз в восторге.
— Челмер придурок и пустомеля, как таких вообще пускают в космос… А ты напрасно надеешься, что отец за тебя заступится, тебя года на два отстранят от полетов.
— Мне этого как раз и не хватает.
Больше возражений у нее не нашлось. Сидя на безупречно заправленной кровати и лениво наматывая на палец прядь волос, она летела на планету, открытую ее отцом и названную ее именем. Летела на корабле своего брата и в глубине души чувствовала себя польщенной таким неожиданным виражом.
— Ну что ж… поглядим на эти развалины.
— Там не только развалины.
— Ты имеешь в виду башни?
— Я имею в виду храм. Храм. Как же ты не помнишь?
— Что в нем особенного? Фрески блеклые, потолки потресканные, пола просто нет… только то, что вокруг одни заводы? Там, наверное, склад был или лаборатория.
— Там были наши родители. Вместе. Понимаешь? И мама еще была жива.
— Ну и что?
Ольгерд смотрел на сестру и думал: в самом деле, она такая бесчувственная или притворяется?
— Послушай, мамочкин сынок, — спросила она, привычно переходя к холодной иронии, — за что ты ее так любишь до сих пор, что готов тащиться на край вселенной только потому, что там ступала ее нога?
— Ингерда, что ты говоришь?
— Ничего. Не делай из нее святую посмертно. Она всю жизнь моталась в космосе вслед за отцом, забыв, что у нее есть дети. Она жила для него, а не для нас. И детей рожала для него. А мы ей были не нужны…
Ольгерд даже не возмутился, он не ощутил ничего, кроме липкого одиночества. У них было общее детство, но они росли как будто на разных планетах.
— Тогда что ты сама делаешь в космосе, если осуждаешь таких женщин? — спросил он устало, на откровенность больше не тянуло.
— Я? — Ингерда встала, холодно глядя на него зелеными, яркими как огоньки глазами, — а кто тебе сказал, что я собираюсь иметь семью и детей?
— А вдруг, — усмехнулся Ольгерд, — найдется кто-нибудь достойный нашей принцессы?
— На Земле таких нет, — ответила она ему с такой же усмешкой, — может, на моей планете поискать?
Планету она с уверенностью назвала своей. Планета во всех каталогах называлась «Ингерда».
— Все-таки отец тебя избаловал.
Она дернула плечом.
— Меня — отец, тебя — мать. Все справедливо.
— Ладно, умойся и ступай в свою лабораторию. И прекрати опаздывать к завтраку, в конце концов. Ты не дома.
Однажды, еще в школе, он привел Алину к себе домой, затащил в свою комнату и выложил перед ней свои сокровища: камни с Ингерды, осколки, обломки… короче, остатки образцов, которые не понадобились комиссии. Алина, этот белый одуванчик, его первая и хроническая любовь, посмеялась над ним и спросила, зачем ему этот хлам. Им было лет по десять. Ольгерд просто не знал, что ответить. Потом вошел отец.
— Па! Она спрашивает, зачем мне этот хлам!
— Чего ты хочешь от женщины, — усмехнулся отец.
С отцом они всегда друг друга понимали. Только редко виделись, предательски редко виделись.
— Алина, а ты кем хочешь быть? — спросил отец, выбирая себе журнал из стопки.
Он разговаривал с ней, как со взрослой, и ей это льстило.
— Конечно, актрисой, — заявила она.
