– А дети?
– А что дети? Пялятся в телевизор да бесятся. В школу не нужно, делать нечего, даже не погулять, – Ларискин голос сорвался и задрожал. – Жень, ты только… если вдруг нас…
– Перекрестись! – взвыла я. – Что за мысли тебе в голову лезут?
Лариска отчаянно вдохнула и разрыдалась, сквозь всхлипы я с трудом разбирала ее торопливые слова:
– Господи, за что? Я не понимаю… А дети? Мы никому теперь не нужны, даже сами себе… мы больше не люди… мыши, трусливые мыши… нас разогнали по норам, и мы сидим и трясемся, потому что больше… ни… на… что не способны… Мы никто! Только боимся… и все…
Гудки… Бросила трубку. Я дотянулась до музыкального центра, нажала кнопку. Свет запрещено включать даже ночью – для экономии, электростанции тоже начинают сворачивать, но музыку слушать пока можно. Да, мы боимся, а что нам остается делать? Когда у Земли появились их звездолеты, они первым делом посшибали все наши спутники. Вояки всех стран немедленно принялись бездумно кидаться ракетами. Толку с того… При их технологиях наши ракеты были им по барабану, не страшнее комаров. Что-то вроде специального поля, которое окружает любое оружие и превращает его в пыль, в молекулы, в атомы, в черт знает что… в ничто.
Поначалу слизняки никого не загоняли по домам – пока их не попытались бить поодиночке. На соседней улице компашка подвыпивших парней накинулась на одного такого с разудалыми претензиями. Проучить хотели, идиоты! То, что от них осталось, показали в назидание по телевизору, и не один раз. Не пугали, нет, спокойно предупредили – под стрелой не стой, опасно для жизни.
Но народ еще долго не мог успокоиться не только в нашем провинциальном городишке, но и по всей планете. Надо признать, погибали только те, кто лез на рожон, сами слизняки никого не трогали. Хотя, кто их знает, нам осталось только телевидение, а правду ли говорят те, кого оставили там работать? В общем, в настоящий момент человечество целиком сидело под домашним арестом, ожидая решения своей судьбы.
Я пошла на кухню, зажгла свечу, включила чайник. Что двери домов наглухо закрыли, мне слышать еще не доводилось. Народ и так смирно сидел по квартирам, не высовываясь по доброй воле, еду развозили и люди, и роботы слизняков. Что же, теперь Ларискин дом перестанут кормить? С едой было не так, чтобы особенно хорошо, не разгуляешься, но с голоду никто еще не помер. Зачем и с какой целью их заперли?
В чайнике зашумела, забулькала вода. Дом напротив был первым, который ригелиане возвели в нашем городе. К тому времени все уже знали, откуда они явились, зачем и самое главное – что теперь мы будем соседями на нашей планете. Телевизоры работали круглые сутки, и дома, и на работе никто не отлипал от экранов. Почему я вспомнила про этот дом? Ах, да, точно такое же бульканье, как в чайнике, было слышно за окном, когда он начал возникать почти из ничего.
Да, так вот, прилетели эти слизняки на своей тарелке (или как там они называют свои машины). Было воскресенье, я уже не собиралась на следующий день на работу. Как раз в пятницу нам сообщили, что нашей конторы больше не существует за ненадобностью. Ригелиан в нашем городе до сих пор видели только по телевизору, живьем они не появлялись, а тут возникли как из воздуха, поставили свои бочки, и началось…
Народ в панике бросился искать помощи у властей, названивать в администрацию, милицию, наверное, еще куда-то, потому что у места строительства незамедлительно появились черный джип, пять милицейских уазиков и одна «Волга». Потом, завывая, примчались парочка пожарных машин, немного позже – три БТРа, и на десерт сверху свалился вертолет спасателей.
Толстый дядька с большим брюхом выскочил из джипа, задрал голову и оторопело разинул рот. Он бросился к слизнякам, размахивая руками, и завопил во все горло. Надо же, я думала, у него пороху не хватит связаться с этими. Но слизняки дядьке что-то сказали, потом что-то показали, и он увял, сразу и бесповоротно. У милиции и спецназа изъяли оружие, причем они отдавали стволы совершенно безропотно.
Наконец, все приехавшие развернулись и потопали оттуда своими ногами, а их машины остались. Брошенная техника постояла еще пару дней, а потом таинственно исчезла в неизвестном направлении. В тот же день показали по телевизору останки придурков, покушавшихся на слизняков, и теперь все сидят по домам, за исключением тех, кто нужен пришельцам для консультаций и необходимых работ.
Я достала с полки чашку, налила себе чаю и подумала, как немного оказалось нам нужно, чтобы нас завоевали. Взяли человечество за шиворот, как котенка, и оно терпеливо болтается в большой руке чужого взрослого дяди, в страхе размышляя, что же теперь с ним будет?
Звонок в дверь заставил вздрогнуть от неожиданности. Наверное, еду привезли, особенно больше некому – разве что соседка изредка заскочит. Никакого понятия о времени у слизняков, кажется, не существовало, или у них биологический цикл другой, или дел слишком много, но им было все равно, утро или ночь на дворе. Ладно, пришельцы-то роботы, но люди, которые на них работают, как они справляются с непривычки?
За дверью и в самом деле оказался Вова, который развозил еду в нашем районе. Его ненашенская одежда ярко светилась в темноте специально, чтоб ноги не ломать в неосвещенных подъездах. Вова наклонился, опустил коробку на пол, и тут за его спиной я разглядела робота, корпус которого слабо отражал свет Вовиной иллюминации.
– Привет, – сказал Вова, разгибаясь. – Вот и еще недельку проживем, да?
– Привет, Вова, – откликнулась я, соображая, чего здесь понадобилось роботу. – Не убегай, давай поболтаем хоть пять минут, а? Сижу одна, как в погребе, почти никого не вижу. Что хоть снаружи творится, тебе ведь сверху много видно?
– Не могу, – вздохнул Вова, – знаешь, какой график строгий? А работу терять не хочется, хоть и не платят за нее, но все же не сидеть взаперти. И потом, ты знаешь, машинка у меня – м-м-м… Закачаешься! В жизни такого кайфа не имел!
Последние слова Вова произнес, торопливо сбегая по лестнице. Робот остался стоять передо мной. Во мраке лестничной площадки мерно подрагивал зеленоватый свет в его круглых глазах-окулярах, как будто он меня внимательно разглядывал, потом раздался равнодушный голос:
– Уважаемый индивидуум номер двести пятьдесят шесть четыреста восемьдесят пять по имени Евгения! Будьте добры, позвольте мне приложить к вашей голове этот прибор.
– А что случится, если не позволю? – сердито осведомилась я.
– Прибор поможет нам выяснить индивидуальные особенности вашего организма, – мне показалось, что в его бесстрастном голосе появились укоризненные интонации. – Они необходимы для дальнейшего обустройства вашей жизнедеятельности. Кроме того, вы сможете выучить наш язык и без проблем общаться с нами.
