— "Звезду по имени Солнце"…
Это был неизменный ритуал всех наших встреч. Не могу сказать, чем именно цепляла нас эта мрачная песня. Она сама по себе мало кого могла оставить равнодушным, но дело было еще и в Нате тоже. Как она пела, закрыв глаза и почти не разжимая губ… И пусть ее голос был далек от идеала, да и в ноты она попадала не всегда… это было уже совсем неважно.
На всю жизнь врезались мне в память ее профиль, гитара в тонких, покрытых сеточкой старых шрамов руках и бессмертные строчки:
Белый снег, серый лед
На растрескавшейся земле
Одеялом лоскутным на ней
Город в дорожной петле
А над городом плывут облака
Застилая небесный свет
А над городом желтый дым
Городу две тысячи лет*
Прожитых под светом звезды по имени Солнце…
Потом, в глубине сада, я видел, как Эн подошла к Нате. Они долго разговаривали, а на прощание обнялись. Не знаю, о чем шел разговор, но они с тех пор стали лучшими подругами. И мы с отцом сразу же, на собственных шкурах, ощутили значительное усиление женского фронта!
— Режим с прижимом, — приговаривала Ната, поднимая нас чуть свет и заставляя трудиться в саду.
— Не ной, Кит, сельский труд тебе только на пользу, — вторила ей Эн.
А потом они на славу угощали нас собственноручно приготовленным обедом, а там и ужином; счастливые и уставшие мы заваливались спать до утра…
… Блинчики с малиновым вареньем были великолепны. А так же запеканка с сиропом-дайсотати и черный терранский кофе, бережно хранимый в шкафу для торжественных случаев. Отец, как всегда молчаливый и сдержанный, сегодня казался чем-то угнетенным. Но он ничего нам не сказал. Скажет, когда и если посчитает нужным. А расспрашивать без толку.
Я ушел в сад, стал собирать и укладывать в ящички яблоки. Перебирать, откладывать в сторону порченые, из них Ната выгонит замечательный сок. Работа, рутинная и нехитрая, странным образом успокаивала. С чего я нервничаю, интересно?
Вернувшись к дому, я вдруг услышал голоса: Ната и отец разговаривали на кухне. Похоже, они так и просидели за столом все это время. Я услышал, что говорит отец, и передумал входить.
— Ната, я люблю тебя.
Долгая пауза.
— Не верю.
Почудилось или и впрямь в голосе Наты прозвучала обида?
— Почему?
— А ты на меня посмотри, Ник. Повнимательнее. Посмотрел? Понял?
— Нет.
— Значит, дурак, — хладнокровно отрезала она.
Я так и подпрыгнул. Это отец-то дурак? Командующий Пятым Объединенным Военно-Космическим флотом — дурак?!
— Зачем ты меня обижаешь? — тихо спросил отец.
— Ты уже обидел меня, Ник.
— Я не понимаю тебя. Прости.
— Я — не могу понять тоже. Зачем? Я прожила в твоем доме почти двадцать лет; зачем, Ник? Ты убиваешь нашу дружбу.
— Я больше не хочу неопределенности между нами!
— Какая еще неопределенность?! Знаешь, в постель можно улечься и без всяких свадеб! Хочешь? Так пойдем, прямо сейчас, если хочешь. А если нет, так какого тогда лысого хрена ты заводишь разговор об этих глупостях?
— Я вытащил тебя с "Солнца-8" не за тем, чтобы придумывать сейчас глупости.
— Как же я тебя ненавидела за это, — задумчиво сообщила Ната. — За то, что не пристрелил по дороге, за то, что поставил на уши весь медцентр, за то, что приволок в свой дом… да за все! Когда умерла твоя жена, оставив маленького ребенка, я поняла, что не смогу… не смогу остаться в стороне. Знаешь, на Старой Терре остался у меня маленький сын. Его отец, скорее всего, тоже погиб на этом чертовом "Солнце"… И мой ребенок вырос в интернате. А я воспитала твоего мальчишку. Привязалась к нему как к родному. Девчата все-таки были уже большими, они мать запомнили. А Кит… Он мне как сын, веришь?
— Верю. На то расчет и был.
— Ну так зачем же ты хочешь все это разрушить, Ник? Пусть… пусть все останется как было… И даже не думай, — докончила она со злостью, — будто я забыла об этом долбаном психокоде на преданность и верность! Черти бы побрали всех вас!
— Земная Федерация начала боевые действия по всем секторам Пограничья, — ответил на это отец.
— Ослы, — выругалась Ната.
Осел, ошарашенно вспомнил я, это такое терранское животное с низким уровнем интеллекта и феноменальным упрямством.
— А что делать? Что нам еще остается делать? Ведь они, сволочи, забрасывают в наши миры глюонные бомбы!
Молчание.
Глюонная бомба уничтожала планету, защиту от нее еще никто не придумал. Я толком не представлял себе, как эта дрянь работает, но любой ребенок знал, что панацеи от этого оружия еще не придумали. Планеты погибали практически мгновенно — за считанные часы…
Агрессивная цивилизация, задавшаяся целью уничтожить всех Чужих без разбора, обладала могучим потенциалом. Они запросто могли превратить все обитаемые миры Галактики в пепел. И мы еще с ними какое-то время торговали, блин! Надо было давить гадов сразу, когда они только-только выползли на своих допотопных звездолетах в Дальний космос. Ведь уже тогда ясно было как день, чем наша доброта может аукнуться. А теперь сделать это без большой крови стало невозможно.
Война.
Ната нервно рассмеялась и негромко напела:
— И две тысячи лет война
Война без особых причин
Война — дело молодых
Лекарство против морщин…
— Н-да… — добавила она. — хреново дело, Ник…
— Знаю. Именно поэтому я хочу жениться… Чтобы с тобой никто ничего не мог сделать.
— Нашел о чем переживать! Да мне наср…ть на то, что со мной сделают! Я и так зажилась на этом свете.
— Ната, — строго выговорил отец.
— Ну? — недовольно отозвалась она.
— Заткнись.
Они помолчали немного. Потом Ната сказала очень тихо:
— Мне… надо подумать.
— У нас мало времени.
— И все же.
— Хорошо.
У меня так и не хватило духу постучать и войти.
Позже мы с Натой стояли в саду и сквозь деревья смотрели на звезды.
— И почему так получается, Кит? — спросила она. — Посмотри, как огромна Вселенная. Что перед ней наши жизни? Песчинки, летящие сквозь бездну. И под неусыпным взором Вечности мы грыземся друг с другом, как свора голодных псов. Что нам не хватает, а, Кит? Ведь космос огромен, в нем места довольно для всех…
— Не знаю, — сказал я. — Не могу понять.
— А через прорезь прицела мало что можно понять. Давить на гашетку гораздо проще, чем договариваться, так-то вот, Кит.
В молчании мы смотрели на звезды, а звезды смотрели на нас, отстраненно, равнодушно и холодно.
— Я случайно слышал ваш разговор, — сказал я, — извини.
