– И – сколь ни печально – только на год. Это не кажется вам обидным?
Администратор пожал плечами.
– За год работы я неизбежно отстану. Буду координировать уже известные мне линии, но не хватит времени, чтобы следить за всем новым, что возникнет за этот год, настолько пристально, чтобы потом органично вплести его в старую сеть. Это сделают те, о ком я уже говорил – люди, избранные не пять, а четыре года тому назад. Нет, все совершенно разумно.
– Да, – согласился Нарев после паузы, – воистину, система мудра. И это подтверждается: за все время не было ни единой попытки остаться на второй срок. Или еще пример: вы летите на рейсовом корабле, хотя вам наверняка могли предоставить и отдельную машину.
Администратор улыбнулся.
– Мы здравомыслящие люди. К чему зря расходовать топливо? Но не пора ли присоединиться к обществу?
Он встал, чтобы выйти из бара в салон. Нарев покосился на него и тоже поднялся.
– Меня терзает искушение заметить, что понятие здравомыслия всегда было относительным. Как добро и зло, например.
– А вы пытались бы остаться у власти? И летали бы в одиночку на стоместном корабле?
– Я? – усмехнулся Нарев. – Если я чего-то не умею, то, увы, как раз предугадывать свои поступки.
Они неторопливо направились к выходу.
– И еще, – сказал Карский, – всегда надо немного тосковать о том, что кончается. Иначе наступит пресыщение. А в вашей работе не так? Кстати, я и не знаю…
Они остановились в салоне, привыкая к полутьме.
– Осмелюсь перебить вас. Вот человек, которому пресыщение не грозит, – сказал Нарев, меняя тему разговора и указывая кивком на актрису, танцующую с писателем. Карский серьезно ответил:
– Она очаровательна. Но я выбрал бы другую.
– И я догадываюсь кого. Но не соглашусь с вами. Неразумно волновать капитана в полете.
– Тем более, когда предстоит финиш, – сказал администратор и вздохнул. – Да, Земля… А вы надолго в метрополию? Вы хозяйственник?
– Питаю надежду, что вы не думаете этого, – сказал Нарев, чуть изогнув губы в улыбке. – Будь я хозяйственником, я ни в коем случае не стал бы завязывать знакомство с вами, это могли бы расценить как попытку устроить дела своей планеты или округа.
– Вряд ли: вы не анторианин, а я буду заниматься делами именно этой планеты. Вы же, если не ошибаюсь, с Ливии?
– Голос выдает? Противный голос, правда? Рискну употребить такое определение. Но это только при земной плотности атмосферы, как тут. На Ливии наши голоса звучат прекрасно. Кстати, могу ответить тем же: такие смуглые лица, как ваше, можно увидеть лишь на Анторе… А что касается моих занятий, то я путешественник. Самая независимая профессия. Несколько романтизируя, я сказал бы: прихожу без восторга и покидаю без сожаления. И на моей Ливии не был уже много лет.
– Жаль. Я как раз собирался спросить: на этой планете недавно были какие-то осложнения, но я не успел получить информацию и не знаю деталей. Кто-то пытался встать во главе…
– Вы заставляете меня пожалеть о том, что я совершенно не в курсе дела. Живу в пути и счастлив, и не желаю иного. Хотя нет, – порой мне хочется быть капитаном такого вот А-лайнера. Вот где подлинная независимость, и судьба окружающих зависит только от вас.
– А знаете, если верить курсу психологии, который я прошел, это ваше желание означает, что вы ощущаете в себе запас энергии и где-то обижены тем, что люди не используют ее по назначению с максимальным эффектом. Я прав?
– Значит, вы разбираетесь во мне лучше, чем я сам.
– Нет, я не замечал за собой такого.
– Простите, если я смутил вас.
– О, пожалуйста, я не в обиде.
В центре круглого экрана капелькой янтаря сияло Солнце.
– Вот он, – удовлетворенно сказал штурман Луговой. – Детка Йовис. Прошу отметить в журнале, капитан: рекорд. Еще никто не выходил на видеосвязь с системой Юпитера на таком расстоянии. Молодец я?
– Это я выясню в Управлении кадров, – пообещал капитан Устюг.
– А вообще, – продолжал штурман, – Солнечная загружена бездарно, нарушена центровка: все планеты на одном борту.
– По прибытии подай рапорт в отдел перевозок, – посоветовал капитан.
Штурман посмотрел на него со всей проницательностью, свойственной (как они сами полагают) людям, чей возраст перевалил уже далеко за двадцать.
– Вы волнуетесь, мастер!
Сколько-то мгновений они смотрели друг на друга молча. Капитан был вдвое старше и на целую голову ниже ростом, и все же чем-то они напоминали друг друга; может быть, ровным, характерного оттенка загаром, что приобретается под корабельным кварцем, или пристальностью взглядов, или неторопливой точностью движений, какой требуют корабли.
– Следить за состоянием экипажа – это моя обязанность, – ответил, наконец, Устюг. – А на моем корабле принято выполнять свои обязанности и не заниматься чужими. При входе в систему обязанность штурмана – следить за курсом и своевременно брать пеленг.
Луговой улыбнулся.
– Не беспокойтесь, мастер. Пока Солнце впереди и Ригаль справа, нам бояться нечего. А скажите, так глубоко интересоваться состоянием пассажиров тоже входит в обязанности капитана?
– Да, – сухо сказал Устюг. – Входит.
– Но раньше в рейсах капитан доверял это Вере. Кто же беспокоит вас на борту «Кита»? Администратор Карский? Путешественник Нарев? Физик? Или Истомин – вы решили, что он напишет о вас книгу? Не старичок же Петров привлек ваше внимание и не футболист Еремеев, хотя он и чемпион Федерации…
Капитан Устюг молча смотрел на штурмана, пытаясь понять, является ли причиной необычной болтливости предфинишная лихорадка, что треплет порой молодых судоводителей, или просто нахальство.
– Мила едет с мужем, – продолжал перечислять Луговой. – Актриса влюблена не в вас. И если только мы не везем зайцев, то это может быть лишь Зоя Серова. А она…
Нет, решил капитан, никакая не лихорадка. Простое мальчишеское нахальство пополам с любопытством.
– Пост-Юпитер уже пять секунд ждет ответа, – сухо сказал он.
– Виноват, мастер, – спохватился штурман. – Прости.
– Ох, и молод ты, Саша, – Устюг вздохнул то ли с сожалением, то ли с завистью. – Вызовешь меня, как только будет связь с Землей.
– Решаюсь привлечь ваше внимание, дорогой администратор: вот человек, который не боится испортить капитану настроение. Ученые вообще немного самонадеянны, вы, конечно, уже не раз замечали это. Некоторая самоуверенность свойственна всем, кто имеет дело с фактами, неизвестными другим. Разумеется, это не относится к присутствующим… – добавил Нарев, увидев, что Карский поморщился.
