— Присядьте, мистер президент, — предложила Сазерлэнд. — Кофе или чай?
Джефферсон нахмурился.
— Пожалуй, немного мадеры, — пробурчал он. — Если она у вас есть.
Сазерлэнд кивнула секретарше, которая мгновение смотрела на нее в полном недоумении, потом поспешила прочь из комнаты.
— Как прошел ваш полет? — вежливо спросила Сазерлэнд.
— Ваша техника весьма впечатляет, — отозвался Джефферсон. — Как это вам, без сомнения, прекрасно известно.
Райс увидел, что руки у президента США слегка подрагивают, очевидно, полет не пошел ему на пользу.
— Хотелось бы, чтобы и ваши гражданские чувства были столь же развиты, — продолжил Джефферсон.
— Вы же знаете, что я не могу отвечать за своих работодателей, — ответила Сазерлэнд. — Со своей стороны, я глубоко сожалею обо всех негативных сторонах наших операций. Флориды нам всем будет не хватать.
— Но на самом деле вы ведь здесь не для того, чтобы обсуждать уязвленные чувства. — Райс раздраженно подался вперед. — Так?
— Свобода, сэр, — изрек Джефферсон. — Свобода, вот о чем должен идти разговор.
Вернулась секретарь с запыленной бутылкой шерри и стопкой пластиковых стаканчиков. Джефферсон, руки которого дрожали уже заметно, налил стакан и разом осушил его. На лицо его вернулись краски.
— Вы дали определенные обещания, когда мы объединяли наши силы. Вы гарантировали нам свободу, равенство и право выбора условий жизни. Вместо этого нас со всех сторон осаждают ваши машины; ваши дешевые товары соблазняют народ нашей великой страны; наши полезные ископаемые, творения наших мастеров навсегда исчезают с лица земли за воротами вашей крепости!
С последней фразой Джефферсон вскочил на ноги. Сазерлэнд, наоборот, поглубже вдавилась в кресло.
— Общее благо требует определенного периода… э-э-э… адаптации… — сказала она.
— Да будет вам, Том, — вмешался Райс. — Мы не «объединяли наши силы», все это — сплошная чепуха. Мы вышибли англичан и поставили на их место вас, и вам от этого не откреститься. Во-вторых, если мы перекачиваем нефть и увозим пару-тройку картин, это, черт побери, не имеет никакого отношения к вашим свободам. Делайте, что пожелаете, только не путайтесь у нас под ногами. Если бы мы искали возражений, то оставили бы у власти чертовых англичан.
Джефферсон сел. Сазерлэнд кротко налила ему еще стакан, который он тут же выпил.
— Я не в силах вас понять, — сказал он. — Вы заявляете, что пришли из будущего, и тем не менее как будто вознамерились разрушить собственное прошлое.
— Как раз этого мы и не делаем, — ответил Райс. — История похожа на дерево, понимаете? Когда ты отправляешься назад и вмешиваешься в прошлое, от основного ствола истории отрастает новая ветвь. Ну так вот, нынешний ваш мир — одна из таких ветвей.
— Значит, — с ужасом проговорил Джефферсон, — мое настоящее не ведет к вашему будущему?
— Вот именно, — подтвердил Райс.
— Что дает вам свободу насиловать и грабить нас, сколько вашей душе угодно! В то время как ваше собственное прошлое остается в неприкосновенности! — Джефферсон снова вскочил на ноги. — Сама эта мысль настолько чудовищна, что в нее трудно поверить, невыносимо! Как вы могли допустить подобный произвол? Есть ли у вас хоть что- то человеческое?
— Да, черт возьми, — не вытерпел Райс. — Разумеется, есть. Как насчет радио, и журналов, и лекарств, которые мы раздаем? Странно, что у вас хватает духу явиться сюда с обезображенным оспой лицом, в нестираной рубахе, оставив дома тысячи рабов, и читать мне нотации о человечности.
— Райс! — предостерегающе произнесла Сазерлэнд.
Райс не сводил глаз с Джефферсона. Медленно-медленно президент Соединенных Штатов сел.
— Послушайте, — смилостивился Райс, — мы не требуем ничего непомерного. Быть может, все идет не так, как вам представлялось, но, черт побери, такова, знаете ли, жизнь. Чего вы на самом деле хотите? Машин? Кинофильмов? Телефонов? Контроля рождаемости? Только скажите, и все у вас будет.
Джефферсон надавил большими пальцами на углы глаз.
— Ваши слова ничего для меня не значат, сэр. Я только хочу… Я хочу вернуться домой. В Монтичелло. И как можно скорее.
— Снова мигрень, мистер президент? — спросила Сазерлэнд. — Я заказала для вас это, — она толкнула ему через стол пузырек с таблетками.
— Что это?
Сазерлэнд пожала плечами.
— Вы почувствуете себя лучше.
После ухода Джефферсона Райс ожидал выговора. Вместо этого Сазерлэнд сказала:
— Вы чересчур увязли в проекте.
— А вы слишком много времени проводили с этими политиками, — отозвался Райс. — Поверьте мне: это простое время и живут в нем простые люди. Конечно, Джефферсон немного разошелся, но пообвыкнется. Расслабьтесь!
Райс застал Моцарта за уборкой столов в главном зале крепости Хохензальцбург. В полинялых джинсах, камуфляжной куртке и зеркальных очках он вполне сошел бы за подростка из эпохи Райса.
— Вольфганг! — окликнул его Райс. — Как новая работа?
Отставив в сторону стопку тарелок, Моцарт провел руками по коротко стриженым волосам.
— Вольф, — сказал он. — Зовите меня Вольф, о'кей? Звучит более… более современно, понимаете? И я, правда, хочу поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали. Пленки, книги по истории, работа. Это так чудесно — просто быть здесь!
Его английский, как заметил Райс, за последние три недели заметно улучшился.
— Все еще живешь в городе?
— Да, но у меня теперь своя комната. Придете сегодня на концерт?
— Разумеется, — отозвался Райс. — Почему бы тебе не закончить здесь поскорее, я пойду переоденусь, а потом мы отправимся отведать торта «Захер»[1], о'кей? У нас впереди целая ночь.
Райс тщательно оделся, не забыв натянуть под бархатный камзол и бриджи защитный жилет. Набив карманы бросовыми мелочами, он вышел встретить Моцарта у заднего входа в крепость.
Охрану усилили, и по небу шарили прожектора. В праздничном упоении толпы в центре города Райсу почудилась напряженность.
Как и любой другой из Реального Времени, он возвышался над местными; он чувствовал, что опасно бросается в глаза.
Укрывшись в самом темном углу клуба, Райс расслабился. Клуб находился в перестроенном нижнем этаже городского особняка какого-то юного аристократа; выступающие кирпичи отмечали те места, где стояли некогда старые стены. Завсегдатаи были из здешних, но облачены в самые разнообразные одежды из Реального Времени, какие удалось раздобыть. Райс заметил парнишку в светло-бежевых шелковых трусах на голове.
На сцену вышел Моцарт. Гитарные арпеджио менуэтов визжали и выли на фоне попурри хоралов. Штабеля усилителей грохотали синтезированными риффами[2], снятыми с пленки поп-хитов «К-Тел»[3]. Вопящая аудитория забросала Моцарта конфетти, измельченными кусочками оборванных со стен клуба обоев.
