Но когда Лоренс понял, в чем дело, его удивление не прошло, а, наоборот, усилилось. На полу перед Джанин стояла старинная, красиво инкрустированная шахматная доска, памятная ему еще с младенчества, а по ее полированной поверхности она двигала перевернутый вверх донышком хрустальный стакан для вина.
Держа два пальца на донышке стакана, она не отрываясь следила за его плавными и как бы совершенно самостоятельными передвижениями по гладкой поверхности, передвижения напоминали различных размеров дуги, и казалось, что стакан увлекает за собой ее пальцы.
- Джанин, что ты делаешь?
Вздрогнув от испуга, она вскрикнула и, задер стакан сбоку, смахнула его на пол.
- Нет, нет! - закричала она.
С величайшей осторожностью Лоренс приблизился к ней вплотную.
- Я напугал тебя. Прости. Но я и подумать не мог, что ты тут чем-то занимаешься.
- О, это так, пустяки. - Она взяла себя в руки, но дышала все еще прерывисто. Подобрав стакан, Джанин поставила его снова на доску, и лишь тогда Лоренс заметил, что поверх шахматных клеток нанесены чернилами буквы алфавита.
С напускной небрежностью она спросила:
- А ты никогда не пробовал получать послания таким образом? Мы с мамой проделывали это часами, когда она была жива. Я была тогда совсем девчонкой.
- Послания? Но от кого? - в тон ей полюбопытствовал Лоренс, как будто не придавая этому никакого значения.
- От кого, ты спрашиваешь? Ну, оттуда... с того света. Джанин, похоже, изумилась тому, что требуется пояснение. Мама и я разговаривали с отцом таким способом, и он приводил с собой целую компанию престранных личностей. Мама говорила, что это на него похоже - он и при жизни-то частенько заявлялся домой в сопровождении кого попало.
- Но, Джанин, послушай... - начал было Лоренс.
- Знаю, знаю, - она внимательно смотрела за его реакцией, - ты и твой доктор скажете, что каждый человек по-своему предпочитает уходить от реальности, и мама не исключение.
Лоренсу вспомнилась трогательно-жалкая женщина со светскими манерами, воспитанная в классических традициях, но оставшаяся ни с чем, когда ее муж утонул во время навигации на Чарльз-ривер. Ей тогда пришлось открыть пансион для студентов, но она все-таки сумела дать дочери образование в лучших школах и привила Джанин свою собственную мечту. Мечту о том, как красота и ум приведут ее девочку к славе и успеху. Что за успех, чего Джанин добьется - мать не знала, но чаще всего она видела ее блистательной певицей, актрисой или художницей.
Мать скончалась незадолго до их женитьбы, измотанная жизнью, но безмятежно довольная наработанным рукоделием.
Джанин смотрела на мужа, улыбаясь, но в глазах у нее появился вызов, точнее, слабое его подобие.
- Попробуй сам, дорогой. В этом замечательном старом доме и у тебя получится. Ведь он был построен в 1690 году - ты только представь себе всех тех, что здесь жили и умерли с тех пор. Кое-кто из них и сейчас находится в доме. Не знаю почему, но это всегда так - кто-то уходит бесследно, а кто-то нет. Давай же, попробуй. Возможно, кто-нибудь с тобой и заговорит.
- Хорошо.. - Лоренс выдавил из себя улыбку, опустился рядом с нею на коврик и взял жену за руку. Рука от него выскользнула, тогда он наклонился к шахматной доске и придвинул ее поближе.
- А теперь положи два пальца на .стакан, вот так, - объясняла Джанин, - расслабься и жди. А когда стакан пейдет по доске, не сдерживай его и пусть рука твоя тоже с ним движется.
Исполнив, что было сказано, Лоренс приготовился немного подождать, а затем, переведя все в шутку, встать и предложить пораньше сесть за ужин, чтобы успеть посмотреть фильм. Но по мере того, как пальцы его лежали на холодном донышке, а ожидание затягивалось, ему показалось, что неестественное оцепенение, в котором он застал Джанин, войдя в гостиную, передалось от нее и ему.
Стакан начал двигаться. Лоренс отчетливо сознавал, что никакие мышечных усилий он не делал, но стакан тем не менее, описав плавную дугу, встал на букву "Н". Там он на мгновение замер, но тут же скользнул на "Е", а оттуда - сразу на "Т". "Н, Е, Т". И по второму кругу - сначала ."Н", затем "Е", и наконец "Т". После этого стакан, как бы сбрасывая с себя его руку, метнулся в сторону и упал за краем доски.
- Нет, нет, нет, - читала Джаиин. - Мне кажется, милый, что он не желает с тобой разговаривать.
С трудом сохраняя спокойствие, Лоренс достал сигарету и закурил.
- Кто не желает разговаривать?
- Родерик Джемисон. Майор Родерик Джемисон. Он жил тут когда-то. Я как раз с ним разговаривала, когда ты вошел. Его убили во время Революции, в битве при Йорктауне, так он сказал. А похоронили здесь, на вашем кладбище. Хочу завтра пойти поискать его могилу.
Лоренсу стало не по себе. До семейных захоронений руки у него еще не дошли, и трава, наверное, наглухо покрыла могилы. В разговорах с Джанин о них он даже не упоминал.
Должно быть, она сама туда сбегала и, содрав мох с мраморного надгробия, прочитала это имя. Насколько он помнил, никто в их родне никогда толком не мог объяснить, что за человек был этот Родерик Джемисон.
- Вон оно что. - Грудь Лоренса сдавила неприятная тяжесть. - Тебе, Джанин, конечно же, известно, - он говорил осторожно, словно обращаясь к ребенку, - что стакан движется за счет твоих собственных непроизвольных мускульных сокращений. И любое послание, в конечном итоге, возникает из глубин твоего подсознания.
- Возможно, милый. Но все равно эти послания - настоящие. Потому что откуда же тогда они берутся? Ответь, пожалуйста. Что, не можешь? - Серьезность ее неожиданно куда-то пропала. - Не бери в голову, дорогой. Я же целыми днями бездельничаю, и игра с майором Джемисоном помогает мне скоротать время. Ерунда все это. Но он такой хвастун, так похваляется своими подвигами. Его послушать, так жизнь его - одни дуэли и сплошные романы с красивенькими женщинами!
На последней фразе Джанин заливисто рассмеялась.
- Никто, конечно же, не поверит во все его истории. Ой, он так бесится, когда я говорю, что он все напридумывал берет и швыряет стакан аж на середину комнаты.
Джанин склонилась к Лоренсу на грудь, и они обнялись. Лоренс не ожидал этого. Оба чувствовали, как колотится его сердце.
- Я люблю тебя, - хрипло произнес он, в душе умоляя ее вернуться к действительности.
- Знаю, мой милый. - Лицо Джанин поднялось к нему для поцелуя. Теплые губы горели желанием.
"Ей не требуется никакого перехода, - подумал Лоренс, границы реального и сверхъестественного для нее не существует". Он держал ее в объятиях, крепко прижимая к себе, и впервые за многие месяцы по-настоящему ощущал ее близость.
- Ты не представляешь, - прошептала она, - как это его задевает.
