В следующее мгновение она кого-то поддразнивала, потом качала головой, как будто отвечала "нет".
У Лоренса возникло предчувствие, что она вот-вот встанет и обернется, он на цыпочках вернулся в спальню. Сердце бешено колотилось, голова разрывалась от мучительных предположений.
Джанин пришла несколькими минутами позже, вялая и апатичная, как обычно. Она была истощена, он чувствовал это.
Что бы там ни было, это никакая не игра и не забава. Это отнимало у нее силы и душевную энергию.
Заснув, она кричала во сне: "Беги! Беги! Беги!" Голова металась по подушке из стороны в сторону, из груди раздавались сдавленные стоны.
Лоренс написал доктору на следующее утро, изложил все детали и, не доверяя письмо Тризе, съездил на почту сам.
Доктор ответил немедленно и настоятельно рекомендовал привезти Джанин, чтобы он мог ее осмотреть, с укором далее припоминая Лоренсу, что он ее не отпускал, ибо не находил целесообразным прерывать лечение. Но Лоренс просил совета, а совета в письме не было. Сухое требование как можно скорее явиться в Вашингтон и все.
Целый час прошел в изучении банковской чековой книжки. А стоило ли туда заглядывать? Цифры он помнил наизусть.
Он высунулся в окно. Дом окружали коротко подстриженные газоны, но Джанин предпочитала гулять там, где трава неухожена. Она шелестела в ней своим длинным платьем. А еще больше она любила ходить на противоположном берегу ручья, пропадая иногда часами в начинающемся дальше лесу. Уж не встречается ли она там с Родериком Джемисоном?
Бред какой-то! Лоренс сжал кулаки. Ее сумасбродство передается и ему? Но ведет она себя так, будто и впрямь бегает к любовнику.
Джанин чудно похорошела. В ней появилась некая внутренняя целостность, она не терзалась больше самодопросами, самообвинениями и несбыточными желаниями, которые, хотя и бывали скоротечны, но неизменно приносили ей чувство поражения и выжимали ее, как лимон.
Походка приобрела величавость и гордость, граничащую порой с заносчивостью, периоды нервных срывов и беспричинной раздражительности, характерные для ранней стадии заболевания, прекратились.
Достав письмо доктора, Лоренс собрался сочинить ответ, но слова не шли из-под пера, и он взялся за другую работу. Трудиться! Трудиться и выкинуть из головы соблазнительные денечки, голубое безоблачное небо, запах жимолости и запутавшуюся в несуществующем мире бездельничащую жену.
Послеполуденное время прошло в делах по хозяйству, а вечером, изможденный, он сел за ужин, поданный словно парящей над полом Джанин на тускло поблескивающем в свете свечей хрупком фарфоре.
Лоренс поразился, что она пьет из того самого стакана, который использует для общений с потусторонним миром. Рука ее почти не выпускала стакан, и она практически ничего не ела, только медленно пила, нежно водя губами по краю стакана.
После напряженной работы от вина у него слипались глаза, веки отяжелели и мешали наблюдать за Джанин.
Персики в бренди были поданы в вазочках из розового хрусталя. Каждое движение, каждый жест Джанин дышали любовью и покоем, она обслуживала его, как обслуживают любовника. Но он-то знал, о ком она думает.
Когда легли спать, начался дождь. Тяжелые капли били по медным водосточным желобам, настойчиво колотились в оконные рамы. Громыхнул гром, следом за ним сверкнула молния. Гроза приближалась.
Джанин заснула быстро и спала безмятежно, но к Лоренсу сон не шел. Он слишком устал. Лоренс возился, ворочался с боку на бок, зажигал и гасил сигареты. Уставившись в разрываемую всполохами молний темноту, он лежал и прислушивался, как раскаты грома доносятся все ближе и ближе.
На одном из окон ветром оторвало ставень, и он несколько раз сильно стукнулся о раму. Лоренс выругался и встал, чтобы закрепить его. А когда обернулся - перед ним, глядя ему прямо в лицо, стояла Джанин.
Он не мог ни двинуться, ни пошевелиться. От выражения ее лица он окаменел, Джанин смотрела на него со злобной ненавистью.
После очередной вспышки света она встряхнулась и направилась по лестнице вниз, в темноту. Лоренс кинулся искать фонарь, но тщетно, и тогда, боясь опоздать, пошел за ней наощупь.
Она не оборачивалась и не оглядывалась. Не обернулась даже тогда, когда он два раза подряд наступил на страшно скрипящие половицы. Теперь Лоренс не сомневался - она идет во сне.
Распахнулась входная дверь, и Джанин вышла на улицу. Он за ней. От дождя и ветра Лоренс сразу же продрог, но идущая впереди Джанин, похоже, ничего не чувствовала. Ее волосы развевались, прозрачная ночная рубашка трепетала на ветру.
Лоренс вспомнил о заросших бурьяном котлованах и торчащих из земли камнях фундамента на месте конюшен и построек для слуг. Она направлялась как раз туда. Пусть даже он ее испугает, но остановить необходимо.
- Джанин! - окликнул он, силясь перекричать завывания ветра. - Джанин, остановись!
Она услышала, замерла на секунду и уже, должно быть, различила в ночи его приближающуюся фигуру, но в следующее же мгновение ускользнула, и он успел только увидеть мелькнувшую белую рубашку.
- Стой! Подожди! - приказал Лоренс.
- Ты отстал, Родерик, - торжествующе засмеялась она, поймай меня, попробуй. - С быстрого шага Джанин перешла на бег. - Беги! Беги! Беги! - Ему вспомнились слова из ее сна.
Лоренс побежал. Но она бежала быстрее, с удивительной ловкостью и уверенностью огибая опасные ямы. Все дальше и дальше, и все ближе к ручью.
Лоренс понял. И вот уже она перебежала через мостик, очевидно, вспомнив, что текущую воду духи и привидения пересекать не могут.
Ступив на противоположный берег, Джанин ликовала. Теперь уже ничто не может помешать ей, если она захочет спрятаться в лесу, и тогда ищи ее хоть всю ночь. Лоренс промок до последней нитки, наверняка и на ней нет сухого местечка. Можно же запросто схватить воспаление легких.
- Джанин! Подожди меня! - отчаянно крикнул он.
- Отстал, отстал, отстал, - хохотала она. Снова блеснула молния. В ее ослепительном свете Лоренсу показалось, что в глазах у Джанин мелькнуло что-то похожее на узнавание. Рот раскрылся, мокрые волосы прильнули ко лбу, насквозь сырая рубашка плотно облегала тело.
В три прыжка он очутился по ту сторону ручья. Успеть схватить ее во что бы то ни стало, он должен... Лоренс протянул к ней руки, но в этот момент как будто чья-то злая рука поймала его за щиколотку, приподняла и бросила. Падая вперед, он успел взглядом выхватить из темноты полузаросший высокой травой белый угол мраморного надгробия и в свете молнии различил даже буквы, с которых сам же содрал мох:
"ДЖЕМИ..."
Лоб его с налета, со всей силой ударился о мрамор. Когда следующим утром нанятая Лоренсом девушка по имени Триза пришла прибираться, то она застала Джанин сидящей на полу в гостиной во все еще мокрой ночной рубашке. Склонившись над Лоренсом, тело которого она каким-то образом ухитрилась дотащить до дома, Джанин гладила лежащую на коленях окровавленную голову мужа. В потухшем камине валялась полуобгоревшая шахматная доска, а рядом на полу были разбросаны осколки разбитого стакана. Джанин медленно подняла взор на вошедшую в комнату Тризу.
