Они хотели отоспаться, пока другие гнут спину, чтобы превратить мир в рай, – подумал я. Но это не тяжкое преступление.
– Их некому было защитить. Некому, кроме меня, – тянул он свое.
Миг спустя, с видимым усилием, он вернулся к настоящему.
– Ладно, оставим это. Что я могу сделать для полиции ООН, мистер Хэмилтон?
– О, я здесь не как агент АРМ. Я здесь только для того, для того…
К дьяволу, я и сам не знал этого. Меня потряс и заставил придти сюда выпуск новостей.
– Они намереваются внести еще один законопроект о замороженных, – сказал я.
– Что?
– Второй Закон о Замораживании. Касательно другой группы. Общественные банки органов, должно быть, опять опустели, – произнес я с горечью.
Мистера Рестарика буквально трясло.
– О, нет. Нет. Они не могут опять это сделать. Они не имеют права.
Я взял его за руку – то ли чтобы успокоить, то ли чтобы поддержать. Он готов был потерять сознание.
– Может быть, они и не сумеют. Первый Закон о Замораживании, как предполагалось, должен был остановить органлеггерство , но этого не случилось. Может быть, граждане проголосуют против.
Я ушел сразу же, как только это позволили приличия.
Второй Законопроект о Замораживании продвигался неспешно, не встречая серьезного сопротивления. Кое-что из хода событий я улавливал по ящику. Тревожно большое число граждан осаждало Совет Безопасности петициями о конфискации того, что они именовали “замороженными трупами значительного числа людей, душевнобольных к моменту смерти. Фрагменты этих трупов, возможно, могут быть использованы для замены остро необходимых органов…”
Они никогда не говорили, что упомянутые трупы когда-нибудь могут стать живыми и полноценными людьми. Зато они часто говорили, что упомянутые трупы нельзя безопасно вернуть к жизни сейчас; и они брались доказать это при помощи экспертов; и у них была тысяча экспертов, ожидающих своей очереди.
Они никогда не говорили о возможности биохимического лечения душевных расстройств. Зато они рассуждали о генах, скрывающих безумие, и о том, что миру вовсе не требуется такое число новых душевнобольных пациентов.
И они постоянно упирали на нехватку пересадочного материала.
Я уже почти бросил следить за выпусками новостей. Я состоял в АРМ, полицейских силах ООН, и не мое дело было лезть в политику.
Это и не было моим делом, пока, одиннадцать месяцев спустя, я не наткнулся на знакомое имя.
Тэффи наблюдала за посетителями. ЕЕ притворно-скромный вид меня не обманывал. Тайное ликование сверкало в ее карих глазах. Каждый раз, приподнимая десертную ложечку, она бросала взгляд в левую сторону.
Из опасения разоблачить ее я не стал смотреть в том направлении. Полно, мне нечего от вас скрывать: я не интересуюсь теми, кто сидит в ресторане за соседними столиками. Вместо этого я зажег сигарету, переложил ее в мою воображаемую руку (вес слегка надавил на мое сознание) и откинулся в кресле, наслаждаясь окружением.
Хай-Клиффс – это огромный пирамидальный город, расположенный в северной Калифорнии. Строительство его еще не закончено. “Мидгард” находится на первом торговом уровне, близ сервисного ядра. Окон, выходящих наружу, нет; их отсутствие в ресторане возмещается примечательными пейзажными стенами.
Изнутри “Мидгард” кажется расположенным где-то посередине ствола грандиозного дерева, простирающегося от Ада к Небесам. На ветвях дерева, в удалении, идет вечная война между воинами необычных обликов и размеров. Иногда показываются твари размером с целый мир: волк нападает на луну, спящий змей обвивает ресторан, или вдруг глаз любопытной коричневой белки закрывает целый ряд окон…
– Разве это не Холден Чемберс?
– Кто?
Имя казалось смутно знакомым.
– За четвертым столиком от нас, сидит один.
Я глянул. Он был высок и тощ, намного моложе, чем обычные посетители “Мидгарда”. Длинные светлые волосы, слабый подбородок – он был из тех людей, которым стоило бы отпустить бороду. Я был уверен, что никогда с ним не встречался.
Тэффи нахмурилась.
– Любопытно, почему он обедает один. Может, кто-то не пришел на свидание?
Тут у меня щелкнуло в голове.
– Холден Чемберс. Дело о похищении. Несколько лет назад кто-то похитил его и сестру. Одно из дел Беры.
Тэффи отложила ложечку и с недоумением посмотрела на меня.
– А я и не знала, что АРМ занимается делами о похищениях.
– Мы и не занимаемся. Похищения – это локальные проблемы. Но Бера подумал…
Я остановился, потому что Чемберс неожиданно посмотрел прямо на меня. Он выглядел удивленным и обеспокоенным.
Только сейчас сообразив, насколько грубо я на него пялюсь, я с раздражением отвернулся.
– Бера подумал, что в деле может быть замешана шайка органлеггеров. Некоторые их банды в тот период обратились к похищениям, после того как Закон о Замораживании отнял у них рынки. А Чемберс по-прежнему смотрит на меня? – я ощущал его взгляд затылком.
– Ага.
– Интересно, почему.
– И вправду интересно.
Тэффи, судя по ее улыбке, явно знала, что происходит. Помучив меня еще секунды две, она сказала:
– Ты демонстрируешь фокус с сигаретой.
– Ох, в самом деле.
Я переложил сигарету в руку из плоти и крови. Глупо забывать, насколько это может поразить: сигарета, карандаш или стакан бурбона, парящие в воздухе. Я сам применял это для шокового эффекта.
Тэффи продолжала:
– В последнее время его без конца показывают по ящику. Он восьмой по порядку мерзлявчиков наследник в мире. Ты не знал?
– Мерзлявчиков наследник?
– Ты знаешь, что означает слово “мерзлявчик”? Когда в первый раз открыли склепы для замороженных…
– Знаю. Я не подозревал, что это слово опять начали употреблять.
– Да это неважно. Главное состоит в том, что если пройдет второй Законопроект о Замораживании, почти триста тысяч мерзлявчиков будут объявлены формально мертвыми. У некоторых из этих замороженных водились денежки. Теперь они отойдут их ближайшим родственникам.
– Ого! И у Чемберса где-то в склепе имеется предок?
– Где-то в Мичигане. У него было какое-то странное имя, в библейском духе.
– Часом, не Левитикус Хэйл?
Она воззрилась на меня в потрясении.
– Слушай, какого блипа тебе это известно?
– Просто стукнуло в голову.
Я и сам не мог понять, что заставило меня произнести это имя. Покойный Левитикус Хэйл имел запоминающееся лицо и запоминающееся имя.
Странно, однако, что я ни разу не подумал о деньгах, как о мотивации второго Законопроекта о Замораживании. Первый Закон касался только обездоленных Детей Заморозков.
Вот люди, которые, вероятно, не смогут приспособиться ни к каким временам, когда бы их не оживили. Они не могли приспособиться даже к своему собственному времени. Большинство из них не были даже больны, у них не было даже этого оправдания для бегства в туманное будущее. Часто они оплачивали друг другу места в Склепе Замороженных. Если их вернут к жизни, они будут нищими, безработными, неспособными к образованию ни по нынешним, ни по любым будущим стандартам, вечно недовольными.
