Гарбузов взглянул на список, висевший у двери, и направился в дальний угол. Остановившись у одного ничем не отличавшегося от других металлического ящика, вице-президент
сказал:
- Вот это и есть ваш пращур. Гарбузов нажал кнопку, на пульте компьютера загорелась лампочка, и спокойный голос произнес:
- Здравствуйте, я вас слушаю.
- Только не подумайте, что это голос вашего деда. Они все тут примерно одинаково говорят, - шепнул Гарбузов.
- Здравствуй, дедушка, - сказал Михаил и запнулся.
- Если ты в этом уверен, то здравствуй, внук! Точнее, прапраправнук. Как тебя зовут, чем ты занимаешься?
- Зовут меня Михаил. Я биолог.
- Миша, - как-то нараспев произнес компьютер. - Биолог - это тоже хорошо. Я когда-то занимался биологией. Но потом космос увлек меня. Позже я вспомнил о своем былом увлечении. Ведь времени у меня стало больше. Если бы не космос, я бы обязательно стал биологом, а точнее, генетиком. Недавно познакомился с одной статьей. И понял, что отстал. В некоторых вопросах мне трудно было разобраться... Да, Миша, как твоя фамилия?
- Как и твоя - Петрухин.
- "Наследственные структуры после тройного межвидового скрещивания с применением генетической инженерии". Твоя статья?
- Моя.
- Молодец, башковитый парень. Рад за тебя. А чего ты пришел-то ко мне?
Михаил вспомнил, как утром примчался по срочному вызову к вице-президенту. То, о чем напомнил ему Гарбузов, Петрухин хорошо знал. В начале XXI века астрономы зарегистрировали ясные сигналы, исходящие из района звезды Проксима Центавра. Искусственная природа сигналов ни у кого не вызывала сомнений, но расшифровать их не удавалось.
Тогда и было решено отправить к Проксиме Центавра экспедицию. Для полета построили мощный по тем временам корабль "Мир-1". Команду после длительного отбора составили двое - командир корабля Иван Петрухин и ученый Гарри Холдер.
Вскоре после старта космонавты перешли в состояние анабиоза. За полетом следили роботы и автоматы. Они же должны были "разбудить" команду при подлете к цели или в случае крайней необходимости. Но через два с лишним года пришло сообщение, что корабль попал в облако мельчайших метеоритов. С того момента связь с экспедицией была потеряна.
Фотография знаменитого родственника висела у Михаила в кабинете.
Но вот недавно автоматические телескопы обнаружили объект, летящий к Земле со стороны Проксимы Центавра. Высланные навстречу ему патрульные корабли увидели довольно древнюю ракету.
Вначале это никого не удивило. Поврежденных и брошенных ракет блуждает в космосе немало. Но ракета ответила на радиозапрос, тогда-то и узнала, что это "Мир-1" и что на борту находится только один космонавт - Иван Петрухин. О другом члене экспедиции пока ничего не было известно...
Так за один день Михаил узнал сразу две новости: его дед, Иван Петрухин, возвращается, и у него есть второе "Я".
- Иван Алексеевич, - вдруг сказал Гарбузов, обращаясь к металлическому ящику. - Вы еще встретитесь. А сейчас, извините, нам пора идти...
- Жаль, жаль... Очень жаль...
Михаилу показалось, а может быть, это было и на самом деле, что голос железного ящика слегка вздрогнул.
- Нет, действительно очень жаль, - опять повторил пращур, - ты знаешь, иногда тоскливо без нового человека... Тут все, что стоят в этом зале, ребята хорошие. Вон с Гарри Холдером, это тот, что стоит рядом, мы были дружны еще тогда, когда я был совсем другим. Знаешь, в самом начале, ну когда я попал сюда, мне было очень тяжело. Ведь у меня была семья. Они, конечно, ко мне приходили, но это было довольно редко. Людмила приходила, бабушка твоя, моя жена то есть, Саша, сын мой. Потом сын один приходил, а еще через какое-то время и с Володей, внуком моим. Жену-то Саши я так и не видел. Не хотела она, наверное...
Неожиданно Михаил вздрогнул. Из недр металлического ящика явственно прозвучал вздох, тяжелый, мучительный человеческий вздох. "Нет, этого все-таки не может быть, - подумал Михаил. - Ведь он все же не человек. Да и что ему люди, родственники. Для него-то это пустое место". Ему опять стало не по себе.
- Гарри тогда было легче, - продолжил компьютер, - у него никого не было. Только девочки знакомые. Любил он о них рассказывать. Но потом все забылось... И у него и у меня. Понимаешь ли, постепенно я стал приходить к мысли, что одному лучше. Я должен мыслить, думать, поглощать информацию и опять думать. Всякие там переживания отвлекают... А когда ко мне перестали приходить, то поначалу стало очень тоскливо... - Он опять вздохнул. - Да, что это я все о себе и о себе. Расскажи, как там наши, Петрухины? Ах да, вы торопитесь. Ну да расскажи коротенько и пойдешь. Ладно?
Михаилу вдруг почему-то стало жалко этот серо-серебристый ящик с несколькими клавишами и кнопками, с небольшим экраном и зрительным устройством. Все-таки, как ни верти, а это его дед. Ну и пускай с огромным количеством оговорок, пускай только мысленно, а вернее интеллектуально, но это дед. Дед, которого незавидная судьба заставила забыть о родственных чувствах, стать где-то черствым мыслителем, считающим, что самое главное в жизни - думать, и больше ничего. Дед, который забыл все радости жизни и не жалеет об этом. Дед, постепенно из мыслящей личности превращающийся в мыслящую машину и не понимающий этого. Да, сейчас он способен еще вздыхать, но останется ли это в нем потом, позже? Хотя да, позже его уже, наверное, и не будет.
Разговор с ним напоминал Михаилу беседу по испорченному видеофону. У него раз была такая история. Разговаривал он со знакомой девушкой, тоже биологом, которая работала тогда на Венере. Аппаратура барахлила, они слышали друг друга хорошо, но она его не видела, а перед ним торчал погасший экран, почти такой же, как на "груди" у его серо-серебристого деда.
И может быть, именно по этой причине он вдруг представил, что сейчас происходит то же самое. То есть дед, о существовании которого он еще вчера совершенно ничего не знал, прекрасно видит его, а он, Михаил, отлично слышит деда, а видит перед собой только серо-серебристую коробку.
Михаил чувствовал, что эта встреча действительно что-то всколыхнула не только, в воспоминаниях этого ящика, но и в электронной душе. Он еще не мог понять, хорошо это или плохо, но видел, что дедов интеллект переживает эту встречу. А сам Петрухин остается к ней почти равнодушным. Надеется в ближайшем будущем увидеть настоящего, живого деда.
Действительно ли он почти равнодушен? Нет. Поежился же он, когда электронный пращур этак по-человечески вздохнул. Может, Михаил заставляет себя быть равнодушным? Только у него не очень получается.
Ну а вдруг дед не вернется живым? Будет ли Михаил желать встречи с этим неодушевлённым, но таким приветливым и печальным предметом? И поймал себя на мысли, ему наверняка захочется побывать здесь еще и еще раз. Плохо это или хорошо? Сразу и не скажешь. Странное желание болтать с предметом, который считает себя твоим родственником. Предмет. Машина... И все-таки ящик частица его настоящего деда, почти живая частица. Возникающая в Михаиле привязанность к этому квадратному чудовищу не что-то противоестественное, а вполне закономерная привязанность к деду, которого на данном этапе он слышит через этот ящик.
