Озираясь вокруг, Карл никак не мог выдохнуть воздух, комком застрявший в горле. Здесь все было сработано великолепно: мягкий свет плафонов, пластик обшивки под дорогое дерево, красная кожа пилотских кресел, сверкающий приборами пульт. Карл счастливо засмеялся и бросился в кресло, крутанулся в нем, потом защелкал тумблерами, проверяя наполнение котла, работу рулей, аварийное напряжение, даже боекомплект посмотрел.
- Полный ажур, - крикнул он своим спутникам, - это просто чудо! Не пойму только, как вам удалось собрать его прямо тут, в шахте. И где взяли оборудование?
- Пока еще много есть мест, где можно достать все что угодно, ухмыльнулся, польщенный, высокий, - мы это приобретали целыми секциями, как цветной лом, так что сборка проблем не представляла.
- Но сколько же народу входит в дело?
- Не так много. И потом - это верные нам люди.
- Ну что ж, верные, так верные, - задумчиво пробормотал Карл и опять встрепенулся, - нет, вы посмотрите какая мощность реактора, и сколько режимов работы! При мне были только опытные образцы, неужели их успели довести?
- Успели. Уже готовили серию, когда закон все прихлопнул.
- Здорово! Вы молодцы! - Карл снова крутанулся в кресле и мягко потянул на себя рычаг пуска. Легкая дрожь пробежала по корпусу корабля, и слегка потускнел свет.
- Эй, вы что, - испугался коренастый, - снимите руку!
- Не бойся, парень, не взлетим! Но какова игрушка! Как она сразу отзывается! Это вы, ребята, просто подарок мне сделали. Я с вами до конца, каков бы он ни был.
- Рад, что вам понравилось, капитан, и что вы окончательно решились, - высокий был снова сосредоточен и суров, - а теперь нам пора идти. До старта уйма дел.
Они снова шли через лес, было уже далеко за полночь, высокий что-то говорил о маршруте, о сложностях с таможенниками на Галилее, но Карл слушал плохо. Возбуждение, вызванное кораблем, еще не улеглось, он вновь и вновь переживал чудесное ощущение осмысленности и нужности своей жизни, которое после стольких лет опять возникло и начало укрепляться в нем.
Потом до него долетел запах - легкий, еле уловимый. Вроде бы просто пахло хвоей, но вместе с тем этот запах вызвал дрожь в теле, даже озноб. Как будто его окликнули. Как будто давно ушедшие в глубины памяти, задавленные грузом лет нервные следы вдруг ожили и мгновенно среагировали - словно произошло короткое замыкание, вспышка. Он остановился, встревоженно озираясь, и растерянно пробормотал:
- Да чем же это так пахнет?
- Что с вами, капитан?
- Пустяки, - рассмеялся Карл и двинулся дальше, - я все еще не приду в себя. Кажется, что сплю и боюсь проснуться. Последние годы я часто видел подобные сны - что я готовлюсь к полету, что скоро старт...
- Понимаю. Но ничего, впереди почти сутки - привыкнете.
Дома Чалмер долго лежал в темноте, курил и думал о том, что впервые улетает с Земли нелегально, словно вор, бежит без всякой надежды когда-нибудь вернуться. И еще тревожила память - он никак не мог вспомнить что-то очень важное, что случилось сегодня вечером - мгновенное, быстрое, оно задело его и пронеслось, улетучилось, оставив смутную, саднящую, как больной зуб, тревогу...
Они уже подходили к шахте, когда их ослепил свет прожекторов и резкий металлический голос прокричал:
- Ни с места! Национальная безопасность! Всем лечь на землю!
Через двое суток, в течение которых Карл, не сомкнув глаз, мерял шагами камеру, стонал и даже бился лбом о дверь, его вызвали на допрос.
- И вам не стыдно, - говорил ему молодой щеголеватый следователь, вы, пилот экстра-класса, с безупречной репутацией, связались с авантюристами, нарушили закон. Вы хоть знали, какую цель они преследуют?
- Плевать мне на их цели! Я хочу летать. Если бы не они, у меня не было бы никаких шансов снова выйти в космос. Вам этого не понять!
- Да, мне не понять. Закон - не каприз ученых. А что, если бы ваш полет оказался последним камнем, вызвавшим лавину? И после него вся атмосфера расползлась бы, подобно сопревшему носку.
- Преувеличиваете, шеф!
- Вряд ли очень сильно. К тому же вы не одиноки. За последний год мы пресекли три таких попытки. Люди рвутся в космос, не думая о том, что оставят позади.
- И много мне светит?
- Не знаю. Возможно, суд учтет ваши прежние заслуги. В противном случае - пожизненное заключение.
Еще через неделю на прогулке к нему подошел охранник - здоровенный молодой громила, стриженный под бобрик.
- Капитан Чалмер?
- Чего тебе?
- Не смотрите на меня. Идите спокойно. Я помогу вам бежать. Завтра вас повезут в город, меня назначили в конвой.
- Зачем рискуешь?
- Хочу в космос. Возьмете?
- Возьму. Вместе на метле полетим.
- Я выяснил: ваша ракета все еще в шахте. И охрану сняли. Оставили каких-то двух новобранцев. Они больше в палатке спят, чем караулят.
- А этот высокий, мой приятель? Мне без него не вытянуть.
- Всю вашу команду повезут вместе.
- Что ж, с богом, коли так. Действуй, как сможешь, за мной не пропадет.
Они лежали в десяти метрах от входа в шахту, в густой высокой траве, ожидая, когда часовому надоест взад-вперед прогуливаться по солнцепеку. У Карла все дрожало внутри от страха и нетерпения. Их вот-вот хватятся и поднимут общую тревогу. Правда, вряд ли у этих парней есть в палатке рация, но все равно обратной отсчет времени начался.
От бессонных ночей сильно ныли ноги. Часовой повернулся и стал смотреть прямо в сторону Чалмера. Карл вжался в землю всем телом, даже лицом и почувствовал, какая земля мягкая и теплая - ноги сразу стали успокаиваться, затихать. Лежащий рядом беглый охранник пошевелился, и Карл понял, что можно расслабиться - часовой пошел в другую сторону.
Он поднял голову и увидел, что все вокруг пронизано зеленым светом то ли от травы, то ли от окружающего поляну густого ельника. И свет этот почему-то напомнил ему мать - не прямо мать, а сначала тот зеленый абажур, который в детстве, во время его болезни горел всю ночь и освещал мать, спавшую рядом на стуле. И еще что-то он напоминал - этот неожиданный и в то же время давным-давно знакомый свет.
Он никогда, во всяком случае в своей взрослой жизни, не смотрел на землю. Даже подлетая к ней из космоса, он ловил на экране только маяк порта - все остальное мешало точной наводке. Но то, что происходило с ним сейчас, вызывало в нем робость и трепетное благоговение: и успокаивающее тепло, и запах хвои, и свет, которым он весь наполнялся - через глаза, уши, через каждую пору своего тела.
"Старый сентиментальный дурак, - подумал он, - нервы сдают, вот и расклеился".
А в голову пришла странная мысль, как будто это не он думал, а что-то через него думалось: "Космос один, он не разделен на бесконечное множество ближних и дальних миров, а в каждой своей точке дан весь и сразу. Погибнет Земля, превратившись в сухую безжизненную глыбу, и постепенно закончится все, расползется, как тот носок, о котором говорил следователь".
