По всему городу соперничающие системы верований вели борьбу за последователей, непрерывно мутируя и скрещиваясь друг с другом. Это было похоже на распространенные когда-то битвы популяций компьютерных вирусов, устраивавшиеся для проверки тонких моментов эволюционной теорий. Было много общего и с происходившими в истории столкновениями тех же самых идей. Однако на этот раз масштабы и во времени, и в пространстве невероятно сократились, идеи сражались друг с другом, но ареной битвы была человеческая мысль, поэтому не потребовались ни разящие мечи крестоносцев, ни концлагеря. А еще на ум приходили полчища демонов, обрушившиеся на Землю, чтобы овладеть всеми, кроме праведников…
Хаос длился недолго. Сначала возникли небольшие участки, где те или иные системы стали постепенно одерживать верх (иногда это были места, связанные с соответствующим культом, а иногда просто случайные территории). Завладев этими плацдармами, системы стали расширять их границы, беря под свое влияние прилегающие популяции дезориентированных индивидуумов. Срабатывал эффект снежного кома — чем большую площадь захватывал каждый аттрактор, тем быстрее он рос. К счастью, по крайней мере в нашем городе ни один аттрактор не стал абсолютным победителем. Все аттракторы рано или поздно столкнулись с достойными соперниками или же достигли окраин или непригодных для жизни участков внутри города.
Через неделю после начала Переплавки из анархии в основном выкристаллизовалась нынешняя конфигурация аттракторов. Девяносто девять процентов жителей либо переехали, либо сами настолько изменились, что были вполне довольны тем, где они находятся и что собой представляют.
Случилось так, что я остался между аттракторами. Многие из них воздействовали на меня, но захватить не смог ни один. И до сих пор мне удается не покидать свою орбиту. Не знаю, какие таланты для этого нужны, но ясно, что у меня они есть — немногие из нас, бродяг, сумели по сей день сохранить свободу.
В первые годы обитатели того или иного аттрактора время от времени разбрасывали над городом листовки с автоматических вертолетов. В них они метафорически толковали последние события в духе своего единственно верного учения, воображая, что удачно найденная аналогия происшедшего принесет им новых адептов. До некоторых долго не доходило, что печатное слово как средство убеждения безнадежно устарело. То же самое касается радио и телевидения, но это и до сих пор ясно не всем. Не так давно мы с Марией поймали по маленькому телевизору в одном заброшенном доме передачу из сети анклавов, населенных рационалистами. Показывали «математическую модель» Переплавки; разноцветные точки плясали на экране, пожирая друг друга по определенным правилам, и все это комментировалось наукообразными заклинаниями о самоорганизующихся системах. И вдруг — подумать только! — точки одного цвета стали быстро сливаться в знакомые шестиугольные ячейки, разделенные узкими темными рвами. Как легко предсказывать прошлое! По темным линиям кое-где ползли разноцветные точки, и мы все пытались найти среди них себя.
Не представляю, как могли бы выжить люди в аттракторах, если бы к моменту Переплавки не была налажена система автоматического снабжения всем необходимым, а также глобальная сеть связи — благодаря этому можно было ездить на работу, не покидая бассейна притяжения своего аттрактора. (Разумеется, такая инфраструктура была не везде, но эти несколько последних лет я не слежу за новостями «всемирной деревни» и не знаю, как теперь живут в менее автоматизированных районах.) Мы, маргиналы, зависим от благополучия общества даже в большей степени, чем жители аттракторов, поэтому я могу только радоваться, что большинство вполне удовлетворено положением дел. Я счастлив, что они живут мирно, торгуют и процветают.
Вот только я скорее умру, чем присоединюсь к ним. (По крайней мере здесь и сейчас я в этом уверен.)
* * *
Фокус в том, чтобы не останавливаться, не терять темпа. Абсолютно нейтральных зон не существует, по крайней мере найти их пока не удавалось никому. Но если они и есть, то наверняка слишком малы и непостоянны в пространстве, чтобы там жить. В почти нейтральном месте можно смело проспать ночь, но если жить там неделями, то обязательно попадешь под влияние хоть чуть-чуть преобладающего аттрактора.
Не терять темп и — сомневаться. Предполагают, что мы не слышим внутренних монологов друг друга, потому что они, сливаясь, превращаются в белый шум. Неизвестно, верно это или нет, но моя цель — сделать нечто подобное с более устойчивыми и зловредными компонентами сигнала. Наверное, в центре Земли все человеческие верования в сумме образуют безобидный шум, но здесь, на поверхности, где физически невозможно быть на равном расстоянии от всех, я вынужден двигаться, чтобы по возможности снизить хотя бы усредненное воздействие.
Иногда я мечтаю о том, чтобы отправиться в деревню, найти роботизированную ферму и жить-поживать по соседству с ней в блаженном одиночестве, воруя все необходимое для того, чтобы самому выращивать себе еду… А Мария? Она сама не знает, захочет ли там жить. Несколько раз мы с ней уже отправлялись на поиски такого места… но найти траекторию, минующую хитро переплетенные аттракторы, пока не смогли. Каждый раз тропа медленно, но верно поворачивала назад, к центру города. И все же выход должен быть, найти его — только вопрос времени. То, что маршруты, о которых ходили легенды среди бродяг, приводили нас в тупик, ничего не доказывает. Ведь те, кто набрел на верный путь и действительно покинул город, не могли рассказать оставшимся о своем успехе.
Впрочем, случается, что я с размаху останавливаюсь посреди дороги и спрашиваю себя, чего же я «на самом деле» хочу:
— Убежать в деревню и затеряться в тишине собственной бессловесной души?
— Перестать бесцельно бродить по дорогам и вернуться к цивилизации — ради стабильности, определенности, комфорта? Поверить в ту или иную изощренную ложь, составленную из поддакивающих друг другу маленьких обманов, и самому стать частью этой лжи?
— Или болтаться по своей орбите до самой смерти?
Ответ, естественно, зависит от места, где я в данный момент нахожусь.
* * *
Мимо проезжают автоматические грузовики, но я больше не обращаю на них внимания. Я внушаю себе, что мой голод — это ноша, дополнительный вес вроде рюкзака, и это помогает не думать о нем. Вскоре мое сознание проясняется, в голове остаются мысли только о мягком тепле утреннего солнца и о том, как приятно просто шагать по дороге.
Спустя некоторое время я заставляю себя насторожиться: меня охватывает покой и одновременно восхитительное чувство глубокого понимания. Понимания чего? Забавно, что об этом я не имею ни малейшего представления. Однако радость постижения от этого не становится меньше.
